Отчего смеялись шестидесятники?

Нравится нам это или нет, но мы живем в обществе потребления, а оно диктует свои законы. Если ты хочешь быть успешным, ты должен широко улыбаться и постоянно делать вид, что у тебя все «о`кей». За коммерческой улыбкой, как правило, ничего не стои́т. Это лишь общепризнанный знак личного преуспеяния, позитивная маска. Улыбка же без причины – это скорее нонсенс, чем норма. В связи с этим представляется интересным сюжет, связанный с российским певцом Эдуардом Хилем.

Несколько месяцев назад некие американские пользователи Интернета обнаружили выложенный в сети ролик, где певец исполнял вокализ, 1966 года. Всех тогда поразило его невероятно счастливое лицо, как будто с каждым новым аккордом он получал невидимую миру положительную энергию. Этот ролик так поразил западных зрителей, что скоро имя Хиля сделалось популярным на Западе. Ему даже выдумали новое имя – Мистер Трололо. Но речь вовсе не об этом, а о том, что в 1960-е годы улыбка, смех без особых причин были нормальным, естественным состоянием советского человека. Помните культовую песенку эпохи:

Бывает все на свете хорошо, –

В чем дело, сразу не поймешь,

А просто летний дождь прошел,

Нормальный летний дождь.

Понимаете, все на свете хорошо, хотя, вроде бы, нет никаких поводов для особенного веселья – просто дождь, просто Москва, будничный день... Автор текста, Геннадий Шпаликов, сочинил это стихотворение буквально «на коленке». Но именно поэтому у него получилось самое точное выражение эпохи. Он просто записал то, что видел. Смех 1960-х – это не сатира (хотя и ее тоже хватало) и не усмешка циника, а именно здоровая реакция на ощущение полновесного счастья. Тогда люди шутили потому, что сама энергетика эпохи располагала к шуткам. Известная формулировка «физики шутят» была, по сути, констатацией факта. Травка – зеленеет, солнышко – блестит, а физики – шутят.

Почему люди радовались? В их жизни было удивительное сочетание солнечного настоящего, которое проживалось в ожидании еще более счастливого будущего. Это не было предвкушение праздника, как, скажем, в конце 1980-х, это был самый настоящий праздник, который преподносился как «первая часть Мерлезонского балета». А вторая обещала быть вдвое, втрое красочнее первой. Культовая фигура XX века – Юрий Гагарин – почти на всех фотографиях широко улыбается. Первый космонавт не мог быть хмурым, он не имел права на меланхолию и флегматичность. 1960-е – это время сангвиников и холериков, потому что надо было постоянно гореть, придумывать, рваться и отстаивать. И – хохотать. Остроумие шестидесятников – это умение сыпать шутками и цитатами, вставляемыми в нужное время, в нужном месте, но никак не насмешка над кем-то или над чем-то. Для остроумца той эпохи было бы немыслимо высмеивать товарища или даже недруга, чтобы заслужить аплодисменты. Подлость и цинизм (а насмешка над кем-то – это подлость и цинизм!) не котировались, даже если они и приносили кое-какие дивиденды.

Остроумная или хотя бы веселая девушка считалась привлекательнее красивой и уж тем более – гораздо интереснее модно одетой. В 1960-е годы бытовала полемика «физики против лириков». С точки зрения шестидесятника, «упакованный в фирму» – это вообще не конкурент. Он вне игры, потому что бились настоящие титаны – покорители атома с ловцами душ. У поэтессы Юлии Друниной есть чудесная строчка: «Веселое презрение к тряпью». В 1960-е годы культивировалось именно веселое презрение к материальным ценностям. Было ли это правильно? Пусть каждый ответит на этот вопрос сам. Но в контексте 1960-х потребительская модель поведения рассматривалась как антипод творческой, созидательной модели.

Сейчас работа, карьера видятся только в приложении к будущим материальным благам. Я читаю «глянец», и там иной раз встречаются прелюбопытные житейские истории… Вот бизнес-леди (юрист, экономист, маркетолог) в детстве мечтала быть художницей (балериной, фигуристкой, поэтессой), и сейчас, зарабатывая свой энный миллион, умница-красавица (красавица – непреложно!) по вечерам рисует пейзажи (занимается танцами, катанием, поэзией). Жизнь ее обеспечена и полноценна. Утром – деньги, вечером – танцы. В 1960-е, конечно, тоже существовал такой шаблон: рабочий Сидоров с утра дает стране угля, а по выходным играет на кларнете. Но он именно давал стране, причем угля. Он именно созидал с утра до вечера. А умница-красавица делает карьеру лично для себя, для того, чтобы купить новое авто. В 1960-е работа считалась самоценной, то есть, целью, сейчас работа – это средство.

Почему я заострила внимание на потреблении? Не затем, чтобы его ругать: потребление – это прекрасно. Тут дело не в моральных оценках, а в источниках получения радости. Что считается самым главным из существующих человеческих удовольствий? Все-таки созидание. Удовольствие от создания стихотворения, картины, новой компьютерной игры, дома, куклы (нужное вставить) не сравнится ни с чем. Все остальные удовольствия: спорт, еда, танец, скорость и, наконец, потребление – по силе воздействия уступают созиданию, творчеству. Причем, потреблять можно не только «Дольче-Габбану» с яхтами и айфонами. Потреблять можно Бетховена, вагантов и прерафаэлитов. Удовольствие присутствует, но оно не настолько сильно, как если бы человек сам что-то такое создавал.

Я не призываю никого браться за кисть и идти рисовать цветочки на обоях. Я говорю о принципе. Потому что созидать можно даже болты на заводе – смотря как к этому относиться.

Так вот, в 1960-е творчество в широком понимании этого слова ставилось во главу угла. Люди ощущали себя именно созидателями. От осознания этого они беспрерывно радовались, ибо получали энергию из самой своей деятельности. Моя мать – типичная шестидесятница – рассказывает, что молодежь тогда жила в беспрестанном движении, все буквально горели идеями, стремились преобразовывать мир, переделывать заблудших сограждан, клеймить позором равнодушных. Потребители попадали в разряд «мещан», то есть людей, отставших от жизни. Мир поклонника вещей и материальных ценностей рисовался как затхлый, лишенный энергии.

            Новая вещь, если вернуться к теме потребления, все-таки имеет радостную энергию – те, кто любит шопинг, это знают. Однако у любой вещи энергия конечна, и человеку нужно снова идти в бутик или в супермаркет. Энергия созидания – бесконечна, поэтому бесконечно и ощущение радости. Что же произошло потом, в 1970-е? Творчество превратилось в материал для диссертации, а диссертация стала ступенькой к материальным благам. Идеи измельчали рядом с вещами. Открытый смех выродился в усмешку, остроумие тоже никуда не делось – просто оно стало другим. Руки, которые когда-то радостно хлопали в ладоши, сложились в ироничные фиги и спрятались по карманам... Дорога к созиданию оказалась тупиком.

Когда я все это написала, у меня возникла еще одна мысль: наивысшее счастье человек все-таки испытывает от истинной веры в Бога, а в 1960-е годы веру в Бога пытались заменить научным знанием. Самые жестокие гонения на религию и Церковь пришлись как раз на это самое солнечное десятилетие! Может, Бог, в конечном итоге, и покарал шестидесятников, пытавшихся стать Создателями без Него и в противовес Ему?! И вместо бескрайних возможностей и яблоней на Марсе им был дан сон разума, ныне именуемый эпохой Застоя?

Галина Иванкина