Наследник - Православный молодежный журнал
православный молодежный журнал
Контакты | Карта сайта

Я все та же

№ 52, тема Начало, рубрика Образ жизни

Астрахань, 1982 год. Мне – год от роду. Папа – врач-хирург, мама – творческая личность, красавица, танцует в хореографическом ансамбле, – ей всего 19 лет – выигрывает какой-то конкурс в сольном выступлении, ее посылают в составе труппы во Францию.

Из Франции мама не вернулась. Она позвонила и сообщила папе, что нашла свою любовь. Я знала с самого детства, что мама где-то там, далеко, и относилась к этому явлению нормально – ну, во Франции, так во Франции. Зато у меня есть папа, целых две бабушки, два дедушки и прабабушка. Все – души во мне не чают.

Папа умер в 37 лет, я училась тогда в пятом классе. От меня его болезнь скрывали – я понимала, что он болеет, но мне и в голову не приходило, что мой папа может умереть. Я была у него накануне в больнице, посидела в палате совсем чуть-чуть – за окном буйствовало лето, а папа был усталый и скучный, хотя всё время пытался меня чем-то развлечь. Я поскорее убежала от него на улицу и уже вечером вспомнила, что забыла отдать ему конфеты, лежащие в кармане платья. Конфеты я слопала сама, решив, что завтра всё равно к нему идти, захвачу другие. На следующий день к папе не пустили. Через сутки он умер… Странно – но по мере моего взросления с каждым годом всё острее и острее мне не хватает именно папы, мне его всё жальче и жальче, и я всё сильнее понимаю, как сильно он меня любил. Я закончила 11 классов и поступила в астраханскую медакадемию – мечтала быть как папа.

На втором курсе я устроилась на полставки ночной санитаркой в гинекологическое отделение. Я специально просила, чтобы мои дежурства совпадали с дежурствами Анны Валерьевны. Я обожала ее. 27-летняя, синеглазая, она, как фея, летала по отделению. В свои дежурства она разрешала мне делать уколы пациентам, поила в ординаторской чаем, всегда готова была всё объяснить и рассказать. Однажды, часам к 12-ти ночи, в отделение приехала девушка, ее встретила и провела сама Анна Валерьевна, и они уединились в ординаторской. Потом к ним присоединился анестезиолог. Вскоре дежурная медсестра зазвенела инструментами в перевязочном кабинете. А потом вышла Анна Валерьевна и позвала меня:

– Анют, у нас тут сейчас выскабливание будет. Такая неприятность – у подруги выкидыш… Ты посиди пока на посту, все спят, если Беликова проснется, будет жаловаться на боль – уколи ее но-шпой. И – если что – я тут.

– Конечно, не волнуйтесь.

 

…Как назло, проснулась не Беликова, а другая пациентка – от высокого давления. Давление я измерила и пошла в перевязочный кабинет получить указания. Вошла. Выскабливание, видимо, почти закончили. До сих пор помню это, как кадр из фильма ужасов… Срок, на котором произошел выкидыш, был немалый… Анна Валерьевна мне спокойно объяснила, что ввести больной, и я на ватных ногах пошла пить валокордин. Потом меня вырвало, и я напрочь забыла, что надо ввести пациентке с давлением. «Господи, бедная женщина! Как страшно, когда выкидыш! Да еще на таком сроке!» – думала я всю ночь.

Утром я собирала градусники по палатам, и, подойдя к отдельной палате, куда Анна Валерьевна поместила свою подругу, случайно услышала обрывок фразы… Они говорили о чем-то, и пациентка сказала: «Анна Валерьевна, вы...» И тут я всё поняла. Подруги не называют друг друга по имени-отчеству. И – самое главное! – женщины, у которых выкидыш – не приезжают САМИ, на своих ногах в отделение и не сидят перед этим час с врачом в ординаторской. Их привозят на «скорой» в приемное отделение… даже если это трижды подруги врачей… И меня уже мало интересовало, почему эта женщина решилась на криминальный аборт, отходив большой срок. Мне не хотелось быть врачом. Никаким. Я возненавидела медицину и всех врачей. Я забрала документы из академии. Никто меня не понимал, все отговаривали – я никого не слушала. И только друг детства – самый близкий и лучший – Дима поддержал мой уход. Мне было тогда 19.

Из академии я ушла весной и стала искать работу. Май и июнь проработала кассиром в кинотеатре, а потом поехала к подруге в Москву – она там училась, снимала комнату. Я ехала в надежде, что всё изменится. Что найду хорошую работу, или, может, в меня влюбится какой-нибудь классный москвич. И тогда всё будет иначе.

Самостоятельная жизнь мне нравилась. Деньги пока высылали бабушки. Комнатку я себе подыскала. Конечно, не такую, как в мечтах, но жить вполне можно. Двухкомнатную, рядом с метро, квартиру снимали две приезжие девушки – Аврора и Катя, платить вдвоем им было дороговато. Обе учились, работали в кафешках. Я делила комнату с Авророй из Липецка. Покорение Москвы я начала с «Макдоналдса» – больше никуда устроиться не удалось. Потом «Мак» сменил «Кофе-Хауз». Поступила в педагогический – ничего более привлекательного не нашла. Еще со школы я мечтала, что буду как папа – врачом, и когда эта мечта разбилась, мой мозг ничего лучшего придумать не смог.

Вскоре работать в кафе расхотелось, но из этой тягомотины я никак не могла выбраться – засосало. Я жила, старалась радоваться жизни, ходила по Москве с гордо поднятой головой, а на душе скребли кошки. По-другому я себе представляла московскую жизнь. Кроме института и работы я почти никуда не ходила, если и отправлялась гулять или в кино – то одна. У меня практически не было друзей – сам ритм жизни в этом сумасшедшем городе диктовал свои правила игры – все всегда куда-то бежали, торопились, стремились, и в глазах людей я читала только тоскливое: «Не трогайте меня». Мне нравилась Аврора, с которой я делила комнату. Это был удивительный трудоголик, дни и ночи проводящий перед компьютером, – она занималась какими-то переводами с английского и французского. Деньги – с маниакальным упорством – она зарабатывала не столько для себя, сколько для бабушки, которая воспитывала ее младшую сестру. Так вот с ней за три года житья в одной комнате мы ни разу не поговорили по душам, никуда вместе не сходили – Аврора либо работала, либо была в состоянии нестояния после пробок, учебы и всё той же работы.

Я всё ждала, что появится моя вторая половинка – найдет меня, выхватит из толпы, но он так и не появлялся. Хотя, может, я не там искала? Никто, ну никто из ребят не обращал на меня внимания, хотя некрасивой я себя не считаю.

Наконец наступил момент, когда меня перестало устраивать всё: моя зарплата, учеба и вся моя жизнь. Я впала в депрессию, уволилась отовсюду и уехала на всё лето домой, к бабушкам. Дома я отоспалась, отъелась, вдоволь наговорилась с подругами, и главное – с Димой. И мне стало скучно. Диму всё в его жизни устраивало. А меня в моей – нет. Москва – как наркотик, и в конце августа я снова вернулась в свои полкомнатки у метро «Щелковская».

Я нашла себе работу няней с ребенком-инвалидом. У него была тяжелая форма ДЦП. В институте нам как-то рассказывали про Елену Геллер – слепоглухонемую писательницу, у которой была гениальная учительница – Анна Салливан, которая обучила свою подопечную «видеть» и «говорить». Я тоже зажглась желанием чем-то помочь больному девятилетнему Мише. Он почти не ходил, и я катала его в коляске по квартире, по улице. Пересаживать, одевать и кормить его было очень сложно… Но я мечтала, как научу его ходить, говорить, как разработаю свою собственную методику… Вот он – смысл моей жизни. Я рьяно занялась Мишей, он стал меня узнавать, полюбил, только вот никакого прогресса за полгода я не добилась. И заниматься дальше мне расхотелось – я как-то выдохлась, устала, и походы на работу стали повинностью. Я ушла. Снова – искания, кучи моих резюме на сайтах по поиску работы. Я всё думала и не могла придумать – как получше себя продать? Что я могла о себе сказать на тот момент? 22-летняя студентка педагогического факультета, 3-й курс, опыт работы – в кафешках и няней. Всё. В конце концов я устроилась нянечкой в детский сад рядом с домом и ненавидела себя за это. Мне хотелось другого, совсем другого! Изредка по вечерам, когда Аврора, наконец, отползала, обессиленная, от компьютера, я занимала ее место, выходила в аську и болтала с Димой. Только перед ним я могла вывернуть наизнанку всю душу.

Почти всегда первый его вопрос был: «И кто ты теперь?»

И я устало отвечала: «Я – всё та же», – и писала, где и кем я теперь работаю.

Я жаловалась, что всё плохо, что я неудачница, и в жизни ничего не клеится. Работа – дурацкая, учеба скучная, друзей почти нет, Москва – как ощетинившийся волк, я совсем одна.

«Не заливай. Не нравится – возвращайся. Ты не одна. У тебя есть бабушки, которые тебя любят, и друзья. По крайней мере, здесь», – писал в ответ Дима. Иногда он писал жестко, иногда сочувствующе, но всегда мог поставить мне мозги на место. Дима мне даже нравился своей «правильностью» – его дед был священником и служил в одном астраханском храме.

Я доработала до лета в детском саду и снова уехала к бабушкам. Этим же летом у меня произошла интересная встреча. Как раз после моего дня рождения в Астрахань на мое имя пришло письмо из Франции, из города Монпелье, от некого господина Дюшана. Письмо было на английском. Пока я распечатывала его, у меня дрожали руки, – конечно же, это письмо от мамы. За все эти годы она ни разу не подала никакой весточки. Я иногда даже забывала, что она где-то есть. И вот – наконец-то! Она меня вспомнила! Я уже представляла, как еду во Францию в этот загадочный Монпелье… Я готова была ей всё-всё простить: красота – страшная сила, а мама была, судя по фотографиям, просто красавицей. Да еще творческий человек – у таких людей жизнь вообще легкой не бывает… Английский я знала плохо, стала переводить со словарем. Письмо было коротким. В нём мсье Дюшан рассказал мне, что мама погибла в автокатастрофе 2 года назад, и только сейчас он нашел где-то ее старый паспорт (еще советский!), обнаружил в нем место прописки (регистрации) и вот решился написать по этому адресу. Еще он сообщал, что у него есть дочь (моя сестра по матери), которая в конце августа поедет на экскурсию в Россию, в Москву, и если я захочу с ней увидеться – тоже могу приехать в Москву.

…Честно говоря, маму мне совсем не было жалко. Мне было жалко себя. В душе поселились злоба и пустота. Я вернулась в Москву с письмом и решила попробовать ответить этому Дюшану. Там где-то сестра моя, как-никак. В письме он указал телефоны с кодами и электронный адрес. По нему я и решила послать письмо. Аврора вызвалась мне помочь.

Мне ответили, и 25 августа я действительно сидела в кафе на Арбате с моей очаровательной 18-летней сестрой Мадлен. Это была очень красивая девушка – с белоснежными зубами, пышными темными волосами, очень стильно одетая, тоненькая, звонко смеющаяся… Рядом сидел ее парень – такой же стильный и обворожительный, с фотоаппаратом на груди. Я улыбалась, плотно сжимая губы – мне было стыдно своих небелых зубов, по которым плакали брекеты, своего запудренного лба с прыщами, своих джинсов и майки «мэйд ин Китай», своего плохого английского… Из рассказа Мадлен я поняла, что ее отец предлагал жене забрать меня во Францию, если она этого хочет, но моя мама объяснила, что в России ее ненавидят, мой папа ее бил и был алкоголиком, что меня не отдадут его злые родственники, что она хочет всё забыть и начать жизнь заново. Я не знала, как рассказать этой милой француженке, что мой папа никогда не пил, не бил и был прекрасным врачом, и как я теперь ненавижу свою мать… Я извинилась, отдала счастливой парочке свой подарок – набор открыток с видами Москвы, Кремль-магнит – и ушла домой. Я проплакала весь вечер.

А потом… как-то отлегло. Я успокоилась. И даже еще раз через пару дней встретилась с Мадлен и ее отцом, который тоже приехал в Россию. Мадлен как-то в разговоре произнесла «наша мама», я мягко ее поправила – «твоя мама». Она всё поняла. Мадлен с отцом расспрашивали, как я поживаю, и я рассказала им всё как есть: ищу работу, снимаю полкомнаты в Москве, бабушки, как могут, помогают. Наверное, это выглядело довольно мрачно, потому как, когда мы прощались, отец Мадлен протянул мне деньги. Я наотрез отказалась. Он спросил, что я умею делать и где работала раньше. Узнав, что я работала няней, отец Мадлен обещал помочь. Но мне не нужна была его помощь. Я простилась и подумала, что больше не захочу с ними встречаться.

Я продолжила поиск работы. Через три дня после отъезда французов мне на мобильный позвонила женщина и на ломаном русском предложила работу няни в ее семье. Рекомендовал меня ей мсье Дюшан. И я решила поехать – посмотреть, что это за семья, в конце концов, попытка не пытка. Семья меня очаровала. Муж – Андрэ – француз, жена – Лора – немка. Они должны были прожить в России полгода – Андрэ открывал здесь какой-то бутик. У них было двое детей – белокурые тихие девочки Мистраль и Лексирэ – пяти и шести лет. В семье русский все знали довольно неплохо – Андрэ был из семьи русских эмигрантов. Я впервые была довольна работой. Мне нравились мои воспитанницы – спокойные, воспитанные дети. У Андрэ и Лоры была прекрасная квартира на Октябрьской – раньше я видела такие только в сериалах. Я наслаждалась, представляла себя хозяйкой этой квартиры, с упоением прибиралась в комнатах, выводила девочек на прогулку. Платили мне очень хорошо – я наконец надела дорогие брекеты и с благодарностью принимала в подарок одежду Лоры – у нас с ней был один размер. Я перевелась на заочное отделение в институте. И торжествовала – вот и на нашей улице праздник! Полгода я проработала на одном дыхании, а потом семье пришло время возвращаться на родину Лоры, где у них был свой дом. Я не представляла, как с ними расстанусь. Лора предложила мне ехать с ними в Германию. Я согласилась, не раздумывая. Первый раз в жизни за рубеж – на всё готовое с дорогими мне людьми, да еще и с зарплатой! Семья Лоры стала для меня счастливым талисманом – я уже знала, что в Германии встречу симпатичного педантичного немца, выучу немецкий, выйду замуж… а там посмотрим. На большее фантазии не хватало, но я точно знала: еще немного, и всё изменится. Но оказалось по-другому…

Майнс – город, где жила семья, наскучил мне очень быстро: немецкого я не знала, и так странно было гулять по улицам среди множества людей и не иметь возможности поговорить с ними… В шесть вечера, когда приезжала с работы Лора, я уже была одета «на выход». Я гуляла по улочкам, заходила и подолгу сидела в кафе с книгой, и… никто не спешил со мной знакомиться. Почему-то немецкие ребята не обращали на меня никакого внимания, хоть я и старалась изо всех сил. Только однажды мной заинтересовался веселый официант Марко, эмигрант из Хорватии, – он работал в том кафе, где я чаще всего сидела. Я словно хваталась за соломинку – пробовала с ним встречаться, хотя чувствовала к нему только слабую симпатию. Мы пытались говорить на английском – Марко знал его чуть лучше, чем я… Спустя два месяца мы расстались. И я поняла, почему мне так тяжело вставать по утрам (хотя я очень даже высыпалась) и нет желания ничего делать. Мне уже 24, семьи нет, образования нет (я ушла в академку), перспективной работы – нет. И живу я в чужой стране, где рады видеть меня только четыре человека.

Я летела в Россию и плакала. Я провела в Германии 7 месяцев и была рада вернуться на родину… только что меня ждало впереди? Я часто думала – почему мне не везет? Почему я не красавица, как мать, почему у меня нет престижного образования, почему тогда, 5 лет назад, я стала свидетельницей криминального аборта? Вот не видела бы этого, или не была бы такой впечатлительной дурой, была бы сейчас врачом… Я винила себя и судьбу. Я вроде честно пытаюсь что-то сделать, изменить свою жизнь – и только снова и снова топталась на одном месте. Почему так?

А Москва никак не изменилась за это время – всё такая же суета, пробки и отрешенные серые лица, выпитые глаза. Аврора вышла замуж и съехала, Катя тоже перебралась к своему парню, в квартире жили новые люди. Я поехала в Астрахань. Встречи, поцелуи, объятия бабушек: «Ну, блудная дочь вернулась!» Я подумала, что давно не была на папиной могиле, отправилась туда и до икоты нарыдалась в одиночестве, прижавшись к железному с ржавчиной кресту.

Мне уже не хотелось ехать в Москву. Я перевелась из московского пединститута в астраханский. Я устала, но буквально через силу решила его закончить. Училась я по инерции, не работала. Приходила домой и ложилась на диван. Ничего не хотелось. Из депрессии меня вывел Дима.

– Прекрати маяться дурью. Возьми себя в руки: у тебя на самом деле всё хорошо. Ты просто не знаешь, что бывает гораздо хуже. Ну, что мы с тобой – диплом не напишем? – горячился Дима. – Определись, чего ты хочешь! И добивайся цели.

– Я хочу… быть врачом, – вырвалось у меня. – Мне не надо было тогда уходить…

– Ну и отлично. Закончишь пед – и вперед!

– Ты чего? Мне уже 24…

– И что? Жизнь закончилась? В академию не возьмут?

– Невозможно войти в одну реку дважды…

– Ты не философствуй. Ты дело делай.

– Второе высшее будет платным, Дим.

– Ну и что. Что мы, вдвоем на обучение не заработаем?

– Почему вдвоем?

– Ань… выходи за меня замуж. Я тебя очень люблю.

 

Только тогда я поняла, что тоже люблю Диму. Мы поженились полгода назад. И я верю, что всё будет хорошо, – как бы банально это не звучало. Этому меня научил Дима.

 

Анна Рыско

Рейтинг статьи: 0


вернуться Версия для печати

115172, Москва, Крестьянская площадь, 10.
Новоспасский монастырь, редакция журнала «Наследник».

«Наследник» в ЖЖ
Яндекс.Метрика

Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru

Телефон редакции: (495) 676-69-21
Эл. почта редакции: naslednick@naslednick.ru