Культура

В роднике отражается храма пресветлого лик

Татьяна Грибанова

*

Ах, этот просёлок рассветный!

Взглянуть – и вовек не забыть

деревни глухой, заповедной,

что канула в росную сныть,

паренья орла по-над кручею,

шеломов-стогов по жнивью,

реки с камышовой излучиной,

что в душу впадает мою.

Как мало для радости надо…

Как близок уже горизонт…

Но как же смотреть мне отрадно

на ливень берёзовых крон,

на этот просёлок рассветный,

который не в силах забыть.

Да разве осмелится сердце

себе самому изменить?

*

Старый дом на горе,

         голубями поющие сени.

Как веками велось,

         на божнице – Спасителя лик.

Здесь когда-то надеждой

         так густо дышали сирени,

и созвездия счастья

         плескал сквозь купавы родник.

На столе самовар,

         бузиною начищен до блеска…

Жизнь, как день отцвела,

         вечер выпит до дна.

По привычке рядком –

         птицы райские на занавесках,

только нитки поблёкли,

         а солнце затмила луна.

Старый дом, где слышны

         по ночам моих пращуров речи…

Всё наследство –

         три карточки да полинялый рушник.

Только нет им цены,

          как навеки утраченной вещи…

А предать память сердца –

          засыпать землёю родник.

*

В спеленатом плющом туго-натуго

                        стареньком доме  -

если снять эту заросль,

                        он тут же рассыплется в прах  -

в нём к полуночи

                        в синем-пресинем оконном проёме

молодик проплывает

                        златой колыбелью во снах.

Здесь душевно, со всхлипом,

                        о прошлом поют половицы,

и в сенных сквозняках

                        кочаны дожидают Покров;

здесь  на лавке

                        ведро с ледяною кристальной водицей,

а в подпечье

                        охапка душистых берёзовых дров.

В этом дедовском,

                        ладно веками обжитом жилище

мне проснуться б

                        ещё хоть один-разъединый разок

оттого, что грызут

                        где-то в подполе корочку мыши,

от того, что ранетки

                        стучат о дощатый крылечный полок,

от того, что так терпко

                           калиною-ягодкой дышит

принесённый из лесу

                           вчера ввечеру туесок…

До сих пор я душой

                          эти запахи, шорохи слышу.

 Ах, как жаль, что всему

                          предначертаны мера и срок!

*

Ночью причудилось: пожня пшеничная,

мальвы в полон захватили крыльцо,

солнце балУет сквозь шторы светличные,

сыплет веснушками прямо в лицо.

Снова приснились цветы разномастные

там, за околицей с древним  крестом,

дедовы турманы, Зорька вымястая

пьёт неспеша облака  за мостом.

Ясно так, будто вживую привиделось:

бабушку клонит за прялкой ко сну,

вместе со мною былину о Китеже

слушает боженька в Красном углу…

Вызрели детские годы по зёрнышку, -

в жизни всему своё место и срок, -

их, словно в сказке волшебный подсолнушек,

перещелкал Золотой Петушок.

*

Подслеповатый ветхий пятистенок,

источенные временем венцы.

А в роще на холме - погост предревний,

среди берёз  замшелые голбцы.

По-прежнему всё, до былинки, просто…

В синапах зреют пенные меды,

После дождей, наладив лихо кросна,

льняное небо ткёт свои холсты.

Но не звенит парное о подойник,

валёк на омутке не говорит,

и не поёт коса зарёю в пойме:

ушли  в луга Господни косари.

А разнотравье помнит дух коровий,

и детский гомон речкой не забыт.

Прислушайся к сакральному безмолвью:

так о минувшем русский дух скорбит.

Или о нас, о позабывших корни,

скорбит земля, что расточаем жизнь

в своих комфортах городских просторных,

что в радостях земных сыскали смысл?

Подслеповатый, ветхий пятистенок,

источенные временем венцы.

А в роще на холме  погост предревний,

среди берёз  замшелые голбцы.

*

                                 Мне мой край вовек не отоснится…

                                                              В. Шабанов

Не переболела  –  всё деревня снится:

в картузах подсолнухов дедова бахча

и заря над полем  золотой жар-птицей,

стёжка сквозь анисы, клади у ручья.

А с холма округа – словно на ладони

и размах такой, что замирает дух!

Там, в лугах покосных, пьют туманы кони,

там коров скликает по дворам пастух.

Вон соседский Лёшка  -   удочки под мышкой.

Говорят, чумные в речке головли.

И копёшек в пойме нынче выше крыши  – 

лето задалося, что ни говори.

И в садах поспели ранние медовки  –

в них, как в погремушках, семечки звенят.

Караулить солнце приезжай к Петровкам,

в эту ночь Стожары лентами горят.

А вернёшься в город   –   не дивись: приснится

Дедова  в подсолнухах  росная бахча,

яблонька-медовка, на ветвях  –   жар-птица,

в кипени анисовой стёжка у ручья.

Отчина

Хата на взгорье,

бахча, повиликой заросшая…

Здесь моя Отчина,

нету другой у меня.

Ягодой тянет

из ближней берёзовой рощицы.

Только кому её брать?

На погосте родня.

И до Кромы,

до низовья, до самой речушки

духу людского

в округе нигде не слыхать.

Кукнет и смолкнет,

опомнится, видно, кукушка:

некому счастье

на долгие годы гадать.

Пожня плодит

лишь полынь да крапивное семя

там, где  когда-то

 хлебов поднималась стена.

 И, закусив удила,

 мчит  бездушное время,

а под копытами

прахом родная страна.

Думать о том  –

только рвать от бессилия душу.

Треснул кубан  –

не напиться, хоть очень хотел.

Вот и допелись...

до основанья разрушили,

не понимая,

зачем... и  что будет затем.

Чертополох снова взял

Во полон  наш просёлок.

Доля такая:

путь русский извечно кремнист.

Отчина милая!

Горсть огонёчков по сёлам,

словно  не брали Рейхстаг,

и не сдался фашист. 

*

Положи, Господи, хранение устом моим…

Из молитвы «Спас Благое Молчание»

Вдоль сомлевшей дороги снопы переспелого света.

Я иду к роднику, что журчит под замшелым крестом.

И «медовкой» в подол осыпается маковка лета,

и кувшинками белыми гуси цветут под мостом.

Время вызреет – хлеб новины преломлю на Успенье:

в мире Божьем на всё отведён неизменный черёд.

А в Петровки пока от молочных ветров дуновенья

вся в пыли золотистой пшеница, пшеница цветёт.

Помню радость отца  –  будто высватал девку Жар-птицу:

так любил он бродить по просёлку вдоль тучных полей.

С детских лет до седин сон один ему снится и снится:

под бомбёжкой лепёшки мякинные стынут в золе.

Нас сжигали дотла, нас годами измором морили,

только нет той беды, чтоб не сдюжил расейский мужик.

Вопреки всем напастям в венце из калужниц и лилий

в роднике отражается храма пресветлого лик.

Час придёт – в эту землю, политую пращуров потом,

лягу я навсегда под голбцом средь родимых могил.

Но пока я дышу - все печали о ней и заботы:

лишь бы плыл над землёй благове́ст, лишь бы колос родил.

Лишь бы ладил мужик из лозы, как велось, колыбели,

лишь бы печки топил, да на Пасху куличик крошил.

На престол под гармошку застольные песни бы пел он,

сыновьям избы новые к свадьбам на счастье рубил.

…Вдоль сомлевшей дорожки мерцанье подлунного света.

И затих родничок под прадедовым старым крестом.

Спит земля, в тишину, как в молитвы монашка, одета.

Положи и моим, о, Всевышний, храненье устом.

Опубликовано: 12.02.2022

← Вернуться к списку