И уму, и сердцу

О том, как совместить веру и знание, что в науке принимается на веру, во что в Евангелии труднее всего поверить и почему среди физиков так много верующих, мы беседуем с Максимом Сербиным, физиком, студентом пятого курса Института теоретической физики имени Ландау.

Беседовала Анастасия Варчева

 

– Максим, в какой области науки ты специализируешься?

– Теоретическая физика, физика твердого тела.

– Возникали ли у тебя трудности, когда приходилось как-то совмещать в сознании то, чему учит вера, и то, чему учит физика?

– Нет. Просто сферы науки и веры не пересекаются.

Наука отвечает на одни вопросы (например, как бросить кирпич с десятого этажа, чтобы он упал точно на голову твоему шумному соседу), а вера – совсем на другие вопросы (а надо ли этот кирпич бросать, что есть добро и зло, зачем я живу и т. д.).

Единственная область, где они хоть сколько-то пересекаются, – это чудо. Но тут-таки опять это пересечение иллюзорно. Чудо – нечто уникальное и явление единичное, и поэтому неописуемое с точки зрения науки. Наука описывает полет кирпича только потому, что бросить кирпич может каждый и когда угодно. Если бы люди так же могли ходить по воде – это явление было бы в юрисдикции науки. Но не иначе.

– А были моменты, когда ты понимал: вот тут кончаются законы природы и начинается чудо?

– Скорее нет, чем да. Явных материальных чудес я в жизни не помню. Но, согласитесь, сдвинуть гору можно и экскаватором. А вот переменить сердце человека ничем нельзя. И вот таких чудес, настоящих чудес, я видел немало.

На самом деле среди физиков много верующих, как я смотрю. К примеру, у меня научрук верующий.

– Да, и причем среди физиков много осознанно верующих. Как ты думаешь, это в самой физике дело? В том, как она организует ум человека?

– Мне кажется, да. Во-первых, логический склад ума играет определенную роль. А во-вторых, физика – это определенный заслон против обрядоверия или магизма, то есть подмены веры чем-то другим.

– Почему?

– Потому что магия = автоматичность. Грубо говоря: свечку поставил – и вылечился. А это уже антинаучно. Не может свечка сама по себе вылечить кого-то. Не может черная кошка, перебежавшая дорогу, привести к неудаче.

– Говорят, что почти все великие ученые были верующими. Но многие верили в такого бога, который создал мир и оставил его. Запустил работу механизма и наблюдает, что выйдет. А ведь мы, православные, верим в Бога, Который всегда присутствует с нами.

– Есть законы материального мира, и они постоянны. Но мир (в том числе и материальный) поддерживается Богом и из-за Него существует... Кто-то из святых сказал, что пища, которую мы вкушаем, – это на самом деле Божественная любовь, ставшая материальной.

Что же касается великих ученых, то среди них можно найти и примеры атеизма (яркий пример ученого-атеиста – ныне живущий Гинзбург), и примеры веры в Бога. Но опять-таки, вера в Бога – широкое понятие. Мне кажется, что у многих ученых была не то что вера в Бога (в том смысле, в каком мы говорим: православная вера, мусульманская вера), а признание Его существования, существования некоего «мирового разума».

Вообще, то, что ученый признает "мировой разум", мне кажется очень естественным. Глядя на мир и задавая себе вопросы, откуда вся эта красота и многообразие, сложно верить в то, что это случайность. Так как тогда возникает вопрос: если случайно образовалось такое бесконечно сложное существо, как человек, почему никто до сих пор не раскопал, к примеру, нерукотворный паровоз? Ведь все необходимое для того, чтобы за миллиарды лет где-нибудь на земле случайно образовался паровоз, есть.

– А в науке что-нибудь принимается на веру?

– Да. Основные аксиомы. На вопрос, что такое, например, электрон (точнее, поле, квантом которого он является), никто ответа дать не может. Ученые верят, что есть это поле и есть электрон.

Кроме того, ведь законы логики точно так же недоказуемы. Недоказуемы и основы научного метода.

Физика говорит, что так устроен микромир. Это согласуется с экспериментом. А с вопросом «Почему?» надо обращаться уже к Богу.

– А в то, что есть электрон, ученые тоже верят? Или точно знают?

– Электрон своими глазами никто не видел. Но есть миллион экспериментов, которые можно объяснить, если предположить, что есть такая частица, как электрон, с определенными свойствами.

– То есть это все же научное предположение, основанное на опыте?

– Да. Но вопрос эксперимента – это в каком-то смысле вопрос веры в научный метод. Откуда мы знаем, что то, что показывают стрелочки приборов, имеет отношение к реальности?

– А во что ты верил до прихода к Богу?

– Сложный вопрос. Отчасти верил в науку, и она была одним из моих смыслов. Верил в то, что истина существует. Верил в добро, правда, толком не зная, что есть добро. А во многом ни во что не верил, просто плыл по течению, как и многие другие люди.

– А чего тебе не хватало в мире науки, если тебе оказались нужны Церковь и вера?

– Если коротко, то ответа на вопрос «Кто я, зачем я и зачем это все: наука, общество, все- все-все вокруг». Мне не хватало смысла.

– И ты его нашел? Понял, зачем тебе наука и зачем тебе жизнь?

– Нашел. Но нашел не так, что он мой, здесь и сейчас. А как то, что надо воплощать. Как Путь, Истину и Жизнь.

– То есть ты нашел свой путь?

– Какие сложные вопросы... Думаю, можно сказать, что нашел.

И наука на этом пути не есть ключевой элемент. Она – данность, дар мне от Бога, возможно – призвание. И я благодарен за него. Может быть, это занятие чем-то и лучше, чем другие, лучше из-за этого каждодневного контраста, в котором я вижу чудо. А может быть, в чем-то и хуже, например в отсутствии конкретных дел и большом расходе чернил.

– А что изменилось в твоем отношении к науке?

– Сместилась цель – изучение окружающего мира перестало быть для меня замкнутой целью. Есть так называемый треугольник Августина – три точки: природа, Бог и человек, связанные между собой линиями. Так вот, раньше точка «Бог» отсутствовала и была единственная линия: человек – природа (то есть, изучение природы = наука). Сейчас же, когда точка «Бог» появилась, точка «природа» стала не концом линии, а «перевалочным пунктом», точкой на пути к Богу. Другими словами, есть возможность познавать Бога через Его творение, через природу. Но конечная цель – Бог.

– А во что тебе лично в Евангелии было труднее всего поверить?

– В то, что наиболее невероятно, наиболее удивительно во всем христианстве – в то, что Христос – Бог.

В то, что Бог Сам стал Своим творением, что Тот, Кто создал небо и землю, вместился в человеке, провел девять месяцев в материнской утробе и умер за Своих нерадивых сынов и дочерей. В то, что Он умер за нас, поверить было нетрудно, если понимать, что Бог есть любовь.

Трудно было понять, как может умереть Жизнь? Это, согласитесь, пониманию не поддается. Так же как и богооставленность Сына Божьего («Боже, почто Ты Меня оставил?» – эти слова я долго не понимал и не принимал, они для меня конфликтовали с Божественностью Христа).

– А сейчас?

– Главное тут не то, что я могу точно и четко разъяснить все словами, главное, что внутри меня нет никакого противоречия или непринятия.

– А почему ты выбрал именно Православие? Ты выбрал его с объективных позиций, или так случилось?

– По дороге к Церкви у меня было немало вех. В том числе я проходил и толстовство, то есть видение одной лишь нравственности в христианстве и понимание Христа как «великого учителя нравственности».

Сначала я принял Христа и Евангелие, а потом начал разбираться, с какого это дива над такими простыми вещами, как вера, есть так много разных, как мне тогда казалось, искусственных надстроек (я имею в виду Церкви разных конфессий). Но когда я узнал, откуда возникло Евангелие, и немного почитал о церковной истории, вопрос, зачем нужна Церковь, меня уже перестал волновать.

Но в каком-то смысле так случилось и потому, что я ведь живу не в мусульманской стране, а в православной.

– А откуда возникло Евангелие, и почему знание этого должно приводить именно в Православную Церковь?

– Насколько я понимаю, Евангелия были написаны с целью фиксации того, что содержалось в Церкви. Они были написаны довольно рано, но первична все же Церковь, берущая начало от апостолов.

Это знание приводит в Православную Церковь, потому что именно она наиболее чисто сохранила основы вероучения, сформулированные еще в первых веках.

– А как ты относишься к тем, кто остановил свой выбор на другой вере? Например, на католической? Они ошиблись?

– Тонкий вопрос. Четкого понимания отношения к другим конфессиям у меня нет.

Но вообще я представляю себе это так: если меня спросят о том, почему я православный, то я должен уметь четко объяснить. Если же не спросят, то никак проповедовать не надо. Я, следуя голосу своего сердца, – православный. Кто-то, так же искренне, – католик. Я живу, как мне душа велит, и, вероятно, он так же живет. И мы – братья во Христе.

– А скажи, пожалуйста, ты ощущаешь свою ученость как отличие от других людей?

– У меня дедушка постоянно говорил мне: грамотных много, а умных мало. Я ощущаю, что я образован в области физики сильнее, чем большинство людей. Но другие точно так же более образованы, чем я, например, в филологии или в животноводстве. Так что это ничего не значит, и нет никакого отличия в связи с «ученостью».

– Правда? Ты совсем не чувствуешь своего отличия? Не потому, что так правильно, а потому, что так есть?

– Не то, чтобы я не чувствую своего отличия, оно есть. Но это, знаешь, как будто если бы, к примеру, у некоторых людей росли хвосты, которые те люди бы прятали. Ну, есть у меня хвост, ну и что с того? Во-первых, у большинства других есть такой же хвост, просто он спрятан и его не видно. А во-вторых, если твоя профессия – срывать бананы с дерева, то тебе, конечно, хвост нужен. А иначе он абсолютно бесполезен. А вот доброта, честность и прочие качества куда главнее.

Встречаются математики – «люди в себе», которые, считай, не умеют разговаривать. Есть бескультурные, но очень умные физики. Но зато я частенько замечаю некоторые отрицательные стороны влияния науки на человека: я иногда замечал, что те, кто занимается наукой, имеют «гипертрофированный» мозг. То есть ум в каком-то смысле заглушает сердце.

– Ты, придя в Церковь, не бросил науку. Почему? Зачем теперь она тебе нужна?

– А почему кто-то, придя в Церковь, должен бросать свое занятие? Если он занимался тем, в чем его укоряет совесть, то да, надо. Но чем плоха наука?

– Однако многие бросают и устраиваются сторожами в храмах, чтобы «послужить Богу». Как ты на это смотришь?

– Мне кажется, бросать все и идти в храм сторожем – это не совсем правильно. Это ведь зарывание таланта.

– А зачем молодые люди в наше время занимаются физикой, как ты думаешь? Чего они хотят? Кто-то еще надеется открыть новые законы природы? Или цель в другом?

– Кто-то действительно надеется сделать что-то фундаментальное. Кто-то довольствуется не очень фундаментальными, но тоже важными областями, которые еще не исследованы. Мне кажется, люди часто занимаются наукой из-за любопытства, желания понять, что и как и почему. Из-за желания разгадать хоть и маленький, но все же кусочек загадки, которую Кто-то (или никто, природа, – это от убеждений зависит) поставил перед нами. Ученый (мне так иногда кажется) – это ребенок, который не забыл вопроса «Почему?». А еще есть шуточное определение: ученый – это человек, удовлетворяющий свое любопытство за счет государства.