История и мы

От февраля к октябрю

 

Предыдущая главка

                                              

Итак, монархии больше в России нет, царь с семьей и всеми родственниками — никто, простые обыватели. Объявлен состав нового правительства, так называемого народного доверия, за которое столько лет боролся ведущие политические партии.

И что?

А дальше правительство должно бы действовать. Но ни одно событие в своей оценке не вызвало столь бурного обсуждения, яростных споров, горестных чувств и противоположных мнений. Прежде всего, далеко не все восприняли новое правительство на “ура”!

Послушаем А. Солженицына:

“Для всей думающей российской интеллигенции общепризнанным местом было — поражаться ничтожеству нашего последнего императора. Но не паче ли тогда изумиться ничтожеству первого измечтанного этой интеллигенцией правительства народного доверия? Столько лет надсаживались об этих людях, “облеченных доверием всего народа”, — и кого же сумели набрать? Вот, наконец “перепрягли лошадей во время переправы” — и что же? кого же?..

Открытки с дюжиной овальчиков “Вожди России” спешили рекламировать их по всей стране.

Размазню князя Львова “Сатирикон” тогда же изобразил в виде прижизненного памятника самому себе “за благонравие и безвредность”. Милюков — окаменелый догматик, засушенная вобла, не способный поворачиваться в струе политики. Гучков — прославленный бретёр и разоблачитель, вдруг теперь, на первых практических шагах, потерявший весь свой задор, усталый и запетлявший. Керенский — арлекин, не к нашим кафтанам. Некрасов — зауряд-демагог, и даже как интриган — мелкий. Терещенко — фиглявистый великосветский ухажер. (Все трое последних, вместе с Коноваловым — темные лошадки темных кругов, но даже нет надобности в это вникать.) Владимир Львов — безумец и эпилептик (через Синод — к Союзу воинствующих безбожников). Годнев — тень человека. Мануйлов — шляпа, не годная к употреблению. Родичев — элоквент, ритор, но не человек дела (да не задержался в правительстве и недели). И достоин уважения, безупречен серьезностью и трудолюбием один только Шингарёв (не случайно именно его и поразит удар ленинского убийцы), — но и он: земский врач, который готовился по финансам, вел комиссию по обороне, а получил министерство земледелия!.. — круглый дилетант.

Вот — бледный, жалкий итог столетнего, от декабристов, “Освободительного движения”, унесшего столько жертв и извратившего всю Россию!..<... >

Они растерялись в первую же минуту, и не надо было полной недели, чтобы сами это поняли, как Гучков и признался Алексееву”.

(А. Солженицын. Размышления над Февральской революцией. Российская газета, № 40, 2007 год.)

Судить со стороны, да еще спустя 90 лет после события, конечно же, просто. Но давайте послушаем тех, кто влез в шкуру правителей.

 

Свидетельство очевидца, А.Ф. Керенский, министр юстиции Временного правительства

 

“С первых дней существования Временного правительства в его адрес стали поступать из всех уголков России, из больших городов и далеких деревень, а также с фронта многочисленные приветственные послания и выражения поддержки. Однако, наряду с ними, со всех концов страны стали поступать тревожные сообщения о параличе местной власти, о полном развале административного аппарата и полиции. Казалось, Россия вот-вот погрязнет в мятежах, грабеже и неконтролируемом насилии”. (А.Ф. Керенский, Россия на историческом повороте. М. 1993. С. 152).

Взяв власть в столице, Временное правительство по-существу отказалось от управления страной, объявив безбрежную демократию, предоставив право на местах решать все вопросы самостоятельно. Были разрушены все основные звенья правоохранительной системы государства.

Американский посол Д. Р. Фрэнсис вспоминал: “Полицейский участок через три дома от здания посольства подвергся разгрому толпы, архивы и документы выбрасывались из окна и публично сжигались на улице — и то же самое происходило во всех полицейских участках города. Архивы секретной полиции, включая отпечатки пальцев, описания примет преступников и т. д., были, таким образом, полностью уничтожены”. (Цит. по “Парламентская газета”, № 182, 2007 г.). Почти на всем пространстве империи восставший народ, практически не встречая сопротивления, громил царские тюрьмы, разгонял тюремную стражу, освобождал политических заключенных. Из тюрем бежала и часть уголовных преступников, а оставшиеся требовали досрочного освобождения, на этой почве кое-где даже произошли волнения.

Временное правительство 17 марта издало указ об амнистировании осужденных за общеуголовные деяния. Выход на волю десятков тысяч осужденных совпал с коренной реорганизацией полиции. 6 марта постановлением правительства были ликвидированы Отдельный корпус жандармов, жандармские полицейские управления железных дорог, а 10 марта — Департамент полиции МВД. Полиция заменялась народной милицией с выборным начальством, подчиненным органам местного самоуправления. Одновременно повсеместно стали создаваться комиссии по раскрытию секретной агентуры. Списки секретных агентов публиковались, что подчас вызывало скандалы в политических партиях. Был фактически упразднен институт осведомителей, филеров и т. п., как вызывавший негативные ассоциации со старой полицейской системой.

Все это способствовало росту преступности в стране.

Читаем прессу: “Петроградский листок”, 24 апреля 1917 года:

“То, что Петроград сегодня обобран и разграблен, не должно удивлять нас, поскольку из различных тюрем было выпущено около 20 тыс. воров. Грабители получили полные гражданские права и свободно ходят по улицам Петрограда”.

Разваливалась экономика. Большинство заводов и фабрик не работало. В деревнях крестьяне начали захватывать земли. В течение трех месяцев после февраля зарегистрировано более 3,5 тысяч крестьянских выступлений.

Любая революция означает разлив бурной, не поддающейся управлению стихии. Но рано или поздно наступает фаза обуздания хаоса. Как же действовало в этой ситуации Временное правительство? Но прежде чем искать ответ на этот вопрос, поближе познакомимся с новым действующим лицом, которое появилось на российской политической сцене — главой Временного правительства, князем Георгием Евгеньевичем Львовым.

Штрихи к портрету

Собственно, явление князя Львова народу случилось несколько раньше — он избирался еще в I Государственную Думу, но держался как бы в тени, а Февраль 17-ого поднял его на самый верх Олимпа власти. И вроде, как бы не случайно. Корни князей Львовых восходят, как установили историки (например, И. М. Пушкарева), к овеянному легендами “конунгу” Рюрику (см. “Россия на рубеже веков: исторические портреты”. М. 1991, с. 154). Но шли века, род Львовых оскудел. Его мать — мелкопоместная дворянка В. А. Мосолова, воспитывалась в семье помещиков Раевских. Подружившись еще в гимназии с сыном генерала Олсуфьева, в доме которых витал культ Французской революции, князь Львов с молодых ногтей впитал в себя убеждение, что процветание России “в союзе народа с властью”, а истоки этого союза в общине, где все равны. В царе же Львов видел главу большой государственной общины.

Молодые годы Львова совпали с разорением семейства. Чтобы выкарабкаться из долгов, он активно помогал брату поправить финансовое положение, не гнушаясь и “мужицким трудом”, предпринимательством. Свое имение Поповка переводит на капиталистические рельсы, чтобы поднять эффективность сельского хозяйства расширяет сад, организует торговлю фруктами и ягодами в Москве, налаживает перерабатывающее производство. Постепенно перерастет из землевладельца в агропромышленника. Получив диплом юриста, совмещает хозяйственную деятельность с судебной в тульском окружном суде. И здесь он оказывается человеком на своем месте: умеет легко и просто объясняться с крестьянами, разобраться в их делах, претензиях на сходках, не доводя дела до крайностей. Стремление к миролюбию — главная черта его характера, чрезвычайно раздражая впоследствии царя, иных членов Временного правительства, особенно Гучкова и Милюкова.

Его путь на Олимп власти непростой. Неконфликтный миролюбец Львов, убежденный в своей правоте, шел и на разрыв, как с друзьями, так с административными властями. Это не оставалось незамеченным людьми. Побыв гласным Тульской управы, в 1900 году избирается на пост председателя Земской управы. разворачивает бурную общественную деятельность, встречается с Николаем II, участвует в создании передвижных медицинских пунктов и кухонь для раненых.

После Манифеста 17 октября 1905 года с Ю. Витте предложил Львову портфель министра земледелия, но он решил идти в Государственную Думу с партией кадетов и октябристов, хотя и те и другие не спешили признать Львова своим человеком. Став депутатом I Государственной Думы, не выступал, не комментировал прения других, тем не менее, пользовался авторитетом среди народных избранников. В этом немалую роль играли его связи в верхах: к нему благоволила императрица, своим считали в доме П.А. Столыпина. Кстати, Столыпин, вслед за Витте приглашал Львова в свой кабинет, и он дал обусловленное согласие вместе с Шиповым, даже составили свой список коалиционного правительства, но Столыпин его отверг. Тем не менее, князь Львов оставался под рукой у Столыпина, создал Комитет по оказанию содействия переселенцам. Написал книгу о Дальнем Востоке, в которой, в частности, не только давал советы Столыпину, но и подверг резкой критике некоторые непродуманные действия правительства, указывал на высокую смертность переселенцев, доходящих в ряде мест до 25—30 процентов. Книга наделала много шума, осложнила отношения премьера с его протеже. Но кн. Львов не особенно переживал, уехал в Америку, затем в Канаду, где изучал переселенческий опыт и опубликовал впоследствии в “Русских ведомостях” цикл очерков по этой теме.

Поездка по Америке и Канаде вдохновила кн. Львова за решительную борьбу за обновлением русского общества на основе реформ и просвещения. Историки высказывают мысль (Н.Н. Берберова, ) о том, что во время пребывания в Америке и Канаде Львов сошелся с масонами (Берберова Н.Н. “Люди и ложи”. Нью-Йорк, 1986. С. 138).

Первая Мировая война оживила земское движение. Львову удалось объединить земства, создать Всероссийский земский союз помощи бедным, больным и раненым воинам (ВЗС), сплотиться в дружной работе на пользу армии, дополняя Общество Красного Креста. В 1915 году ВЗС, слившись с Всероссийским союзом городов, образовал мощную организацию Земгор, во главе которой, опять-таки, стал Львов. На одном из заседаний Совета Министров в сентябре 1915 года главноуправляющий земледелием А.В. Кривошеин, говорил: “Сей князь (Г.Е. Львов — Авт.) фактически чуть ли не председателем какого-то особого правительства делается — на фронте только о нем и говорят, он спаситель положения, он снабжает армию, кормит голодных, лечит больных, устраивает парикмахерские для солдат — словом, является каким-то вездесущим Мюр и Мерилизом”. (Яхонтов А.Н. “Тяжелые дни: секретные заседания Совета Министров 16 июля — 2 октября 1915 г.” Архив русской революции. Т. 18. Берлин, 1926. С. 129). Не случайно еще в этом же году 14 августа, газета “Утро России”, ратовала за отставку Горемыкина, опубликовала списки нового правительства во главе с Г.Е. Львовым. Его фамилия, как кандидата на пост премьера, звучала и в 1916 году на частном совещании леворадикальных деятелей на квартире Е.Д. Кусковой. Кстати, историки считают, что это было одно из собраний масонов.

Февральская революция застала кн. Львова в Москве. В Петроград приехал по приглашению Временного комитета Государственной Думы вечером 28 февраля, переночевав у знакомого, утром 1 марта отправился в Таврический.

Послушаем очевидца. В. Набоков, управляющий делами Временного правительства:

“...Стоял морозный, солнечный день. По Петрограду поползли автомобили под красными флагами, переполненные вооруженными солдатами и рабочими, то же с красными бантами. Улицы были полны народа. На площади перед зданием Государственной Думы, людское море, да , что, как говорится, “яблоку негде упасть”, временным раздавалось громогласное “Ура!”. Люди, узнав Львова, потребовали, чтобы он произнес речь. Взобравшись на грузовик, он приветствовал революцию, приветствовал свободу. Везде смех, веселье, но иногда и стрельба... Внутренность Таврического дворца (место обычных заседаний Думы — Авт.) поражала своим необычным видом. Солдаты, солдаты, солдаты с усталыми, тупыми, редко с добрыми или радостными лицами, всюду следы импровизированного лагеря, сор, солома, воздух густой, стоит какой-то сплошной туман, пахнет солдатскими сапогами, сукном, потом; откуда-то слышатся исторические голоса ораторов, митингующих в Екатерининском зале, — везде давка и суетливая растерянность”. (Набоков В.Д. “Временное правительство “(Архив русской революции. Т. 1. М. 1991. С. 15).

А в Белом доме под представительством Родзянко заседал Временный комитет Государственной Думы. Формировалось новое правительство, изначально оно рассматривалось как-то самое “ответственное министерство”, “правительство народного доверия”, которое будет функционировать при конституционном монархе. По каждой кандидатуре из списка, составленного Милюковым и Шульгиным, шли споры. Так, Шульгина заменили Керенским. Поначалу отказывался войти в это правительство и Гучков. Колебался Милюков... Не без проблем прошла и кандидатура кн. Львова на пост премьера и министра внутренних дел. “Его популярность, а, возможно, и принадлежность к масонству, конечно же, сыграли свою роль при этом”, — считает историк И. Пушкарева. (“Россия на рубеже веков: исторические портреты”. М. 1991. С. 177).

Кадетско-еврейский авторитет Гессен тоже усматривает руку масонов в премьерстве кн. Львова и вообще в создании Временного правительства. Он вспоминает свой разговор с Милюковым, который говорил: “при образовании Временного правительства, я потерял 24 часа (а тогда ведь почва горела под ногами), чтобы отстоять кн. Г.Е. Львова против кандидатуры М.В. Родзянко, а теперь думаю, что сделал большую ошибку. Родзянко был бы больше на месте. Я был с этим согласен, но ни он, ни я не подозревали, что значение кандидатуры как Терещенко, так и Львова скрывалось в их принадлежности к масонству”. (см. Аврех А.Я. “Масоны и революция”. М. 1990. С. 21—22).

Не вызвала кандидатура Львова неприятия у Николая II, когда прозвучала при его отречении от престола. Как, впрочем, и восторга: “Ах, Львов!—воскликнул он.-- Хорошо — Львов”, — произнес “царь с какой-то особой интонацией”, — вспоминал Шульгин. Что означала эта интонация — известно одному господу Богу. Может от безысходности, а возможно, у царя появилась надежда на возвращение трона... У народных же масс, кандидатура Львова, как и всего правительства, вызвала неприятные. Шульгин и Гучков, сойдя с поезда, после возвращения из Пскова, зашли в железнодорожные мастерские, где шел митинг. Выступавший рабочий обращался к собранию: “Вот к пример, — говорил он, указывая на Гучкова, — они образовали правительство... Кто же (они) такие в этом правительстве? Вы думаете, товарищи, что от народа кто-нибудь? Так сказать, от того народа, кто свободу добыл? Как бы не так! Вот, читайте... Князь Львов... князь... Так вот для чего мы, товарищи, революцию делали!”

И сами министры Временного правительства уже на первом своем заседании не почувствовали в кн. Львове вождя, в котором так нуждались. Он был уклончив, осторожен, на события реагировал отрешенно, отделываясь общими фразами.

Послушаем очевидца, П. Н. Милюков. Министр иностранных дел Временного правительства:

“Нам нужна была, во что бы то ни стало сильная власть. Этой власти князь Львов с собой не принес... Ни в кресле премьера, ни в роли министра внутренних дел он был не на своем месте...” Князь Львов... не был в состоянии руководить прениями и большей частью молчал, не имея своего мнения. (П.Н. Милюков. “Воспоминания”. М. 1991. С. 474—475. Далее П. Милюков).

Председателю Временного правительства в этот момент, конечно же, не позавидуешь, перед правительством стояла в полном смысле слова гора проблем. И, прежде всего, надо было найти нить Ариадны, чтобы распутать клубок проблем, накопившихся в стране. К тому же в кабинете министров собрались далеко не единомышленники, хотя все в основном из Прогрессивного блока, но представители разных партий: кадеты, октябристы, прогрессисты, эсеры. Кадеты после Февраля “полевели”, поначалу даже изъяснялись в симпатиях к “социализму”, однако, непоколебимо стояли за продолжение войны до победного конца. Эсеры считали, что войну можно закончить либо “по приговору” международного социалистического движения, во внутренней политике провозглашали диктатуру демократии. Прогрессисты, кто как мог, тянули одеяло на себя, не спеша передать трудовым массам землю, заводы и фабрики, недвижимость.

Князю Львову, хотя и беспартийному, но представителю класса имущих, не так-то просто было руководить кабинетом, где лебедь, рак и щука, тащили воз каждый к себе. Уже 2 марта Временное правительство согласовало с Петроградским советом рабочих и солдатских депутатов программу своих действий.

Документ

Декларация временного правительства

“В своей настоящей деятельности кабинет будет руководствоваться следующими основаниями:

1. Полная и немедленная амнистия по всем делам политическим и религиозным, в том числе: террористическим покушениям, военным восстаниям и аграрным преступлениям и т.д..

2. Свобода слова, печати, союзов, собраний и стачек, с распространением политических свобод на военнослужащих в пределах допускаемых военно-техническими условиями.

3. Отмена всех основных, вероисповедных и национальных ограничений.

4. Немедленная подготовка к созыву на началах всеобщего, равного, прямого и тайного голосования Учредительного собрания, которое установит форму правления и конституцию страны.

5. Замена полиции народной милицией с выборным начальством, подчиненным органам местного самоуправления.

6. Выборы в органы местного самоуправления на основе всеобщего, равного, прямого и тайного голосования.

7. Неразоружение и невывод из Петрограда воинских частей, принимавших участие в революционном движении.

8. При сохранении строгой военной дисциплины в строю и при несении воинской службы — устранение для солдат всех ограничений в пользовании общественными правами, представленными всем остальным гражданам.

7. Временное правительство считает своим долгом присовокупить, что оно отнюдь не намерено воспользоваться военными обстоятельствами для какого-нибудь промедления в осуществлении вышеизложенных реформ и мероприятий.

Председатель Государственной Думы М. Родзянко.

Председатель Совета Министров кн. Львов.

Министры: Милюков, Некрасов, Мануйлов, Коновалов, Терещенко, В. Львов, Шингарев, Керенский.

(Цит. по А.Ф. Керенский. “Россия на историческом повороте”, М. 1993. С. 148. Далее А. Керенский...)

Декларация в основном вобрала в себе чаяния кадетов, но она удовлетворяла далеко не всех и потом  отставала от реальностей времени, желаний народа. Скажем, Временное правительство объявляло о полной и немедленной амнистии политических заключенных, об отмене всех сословий и других ограничений, но для Петрограда это запоздалое решение: революционный народ еще в ходе революции открыл двери всех тюрем. Отменили черту оседлости для евреев, так практически с 1915 года ее никто не соблюдал... В то же время в Декларации ни словом, ни говорилось о главном — земле. Временное правительство не решалось ликвидировать помещичье землевладение, отдать землю крестьянам. Совершенно обойден вниманием и второй насущный для широких масс вопрос — о мире. Война высосала из деревни, заводов и фабрик наиболее трудоспособных рабочих и крестьян, более миллиона солдат прозябали в окопах. На войну в 1917 году ушло 86% бюджета, больше чем в любой предыдущий год, один день войны обходился в 50 млн. рублей.

Оставило до лучших времен правительство и разрешение еще одной проблемы — уничтожение национального гнета, оно продолжало стоять на позициях единой и неделимой России, отменив лишь некоторые наиболее унизительные национальные ограничения. В частности, все граждане получили право поступления в желаемые учебные заведения, употреблять кроме русского языка и другие в делопроизводстве частных обществ, могли свободно избирать местожительство, а также получили некоторые права, связанные с правом приобретения недвижимости.

Хотя в декларации и упоминалось об Учредительном собрании, но это было в тумане — сроки выборов и созыва его не определись, хотя кн. Львов в беседе с журналистами 7 марта назвал созыв Учредительного собрания “важной” и даже “святой” задачей. Для решения этого вопроса Временное правительство, правда, образовало, как в доброе время при Николае II, особое совещание, состав которого долго утрясался, но и после утряски дело особо не двинулось. В.Д. Набоков объясняет это тем, что Временное правительство, ввиду наличия наряду с ним Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов (а за пределами Петрограда местных Советов), не имело всей полноты власти и не чувствовало в себе реальной силы для принятия подобных решений. Конечно, в какой-то степени можно согласиться с суждениями Набокова, но в исторической литературе высказываются и мнению, что буржуазное правительство, прежде всего, заботилось не о реализации чаяний и надежд революционного народа, а о своих собственных. Скажем, почему не отдавали крестьянам бесплатно землю? А потому, что многие помещичьи земли (до 1/3) были заложены в частных банках, буржуазия сама стала совладелицей этой земли и не желала выпускать бесплатно этот жирный кусок из своих рук.

Но, прежде всего перед Временным правительством стал вопрос управления государством, особенно в связи с ростом преступности и развалом экономики. Решить этот вопрос было не просто.

Свидетельство очевидца, А.Ф. Керенский, министр юстиции в правительстве кн. Львова:

“В этой связи характерно третье заседание Временного правительства, состоявшееся днем 4 марта... Из внутренних комнат появился князь Львов с кипой телеграмм в руке. Не поздоровавшись по своему обычно с каждым в отдельности, он направился прямо к своему креслу и, положив перед собой телеграммы, сказал: “Поглядите, что происходит, господа. Со вчерашнего дня подобные телеграммы в огромном количестве поступают со всех концов Европейской России. И это не послания с выражением поддержки, которые все вы читали. Это — официальные сообщения из губернских центров и многих более мелких городов. В них говорится примерно одно и то же, после первого известия о падении монархии, местная власть, начиная с губернатора и, кончая последним полицейским, разбежалось, а те чиновники, особенно в полиции, которые или не захотели, или не успели убежать вовремя, арестованы всякого рода самозваными революционными властями и общественными комитетами”.

Воцарилась мертвая тишина, каждый напряженно думал о том, что предпринять. Здесь мы находились в центре борьбы, а огромные пространства страны попали в руки абсолютно неизвестных людей.

Князь Львов понимал, что бы заложить основы демократического управления, нужно сломать старую государственную машину. Но как при этом не упустить руль? Пришел к выводу, что надо сосредоточиться на реформе местного самоуправления, что ему было ближе еще до революции, выдвинул проект создания общероссийской земской организации на основе выборных волостных комитетов, подчиненных центру. 5 марта послал губернаторам телеграмму о их смещении и возложении управления губерниями на председателей земских управ, впредь именуя их комиссарами Временного правительства. На деле одни чиновники менялись на других, зачастую не лучших. Вновь назначенные комиссары тут же послали запросы во Временное правительство: что конкретно делать? Но никаких инструкций кн. Львов не мог дать. Через день в беседе с журналистами заявил: “Назначать никого правительства не будет. Это вопрос старой психологии. Такие вопросы должны решаться не в центре, а самим населением. Пусть на местах сами выберут... Мы все бесконечно счастливы, что мы теперь можем творить новую жизнь народа — не для народа, а вместе с народом...”. Народ выявил в эти Исторические дни свой гений! (“Утро России”, 8 марта).

В марте кн. Львов ликвидировал отдельный корпус жандармов, 10 марта распустил и полицию, повелев создать народную милицию с выборным начальством и подчиненную местному самоуправлению. В организации власти на местах были свои интересы и у Советов, политических партий. В итоге российский государственный корабль в бушевавшей стихии все больше и больше терял управляемость. Действующие центробежные силы объективно вели к распаду державы. Толкового государственного устройства у кн. Львова не получалось. Не всегда находил опору даже в им же рожденных союзах. Их постепенно отодвигали на задний план Советы и политические партии с их временными революционными комитетами. Государственный деятель — это политическая воля и характер. У кн. Львова в данный момент не оказалось ни того, ни другого. Он терял свой авторитет буквально на глазах, от недели к недели. В его речах люди не находили продуманных действий и четкости позиции, они заменялись словесной мишурой, в них сквозило лицемерие. Доклады на заседаниях правительства не анализировали политического содержания текущих событий, не вскрывали причин, порождающих проблемы, тем более не показывали путей выхода из создавшегося положения. Министры зачастую дремали на заседаниях, своего рода на посиделках. Чтобы преодолеть экономический кризис, хозяйственную разруху кн. Львов попытался продолжить политику государственной монополии на хлеб, уголь, нефть, металл. Но это не дало желаемых результатов, ибо русская буржуазия противодействовала этому.

Кн. Львов оказался слабым организатором, не сумел объединить кабинет, ему не хватало авторитарности для подчинения себе людей, не хватило твердости и политической воли. Каждый министр практически был представлен сам себе. Глава правительства не подводил итоги обсуждений какой-то проблемы в кабинете министров, не намечал мер к решению проблем, а это делал сам же докладчик. Львов совсем упустил министерство внутренних дел. И это, как считает В. Набоков, сыграло очень свою роль в общем процессе разложения России.

Послушаем очевидца. В.Д. Набоков, управляющий делами Временного правительства:

“В первое время была какая-то странная вера, что все как-то само собой образуется и пойдет правильным организованным путем. Подобно тому, как идеализировали революцию (великая, бескровная), идеализировали и население. Имели, например, наивность думать, что огромная столица, со своими подонками, со всегда готовыми к выступлению порочными и преступными элементами, может существовать без полиции, или же с такими безобразными и нелепыми суррогатами, как и мировозированная, щедро оплачиваемая милиция, в которую записывались профессиональные воры. Всероссийский поход против городовых и жандармов очень быстро привел к своему естественному последствию. Аппарат, хоть кое-как, хоть слабо, но все же работавший, был разбит вдребезги... И постепенно в Петербурге и Москве начала развиваться анархия... Было бы, конечно, в высшей степени несправедливо возлагать всю ответственность за свершившееся на кн. Львова. Но одно должно сказать, как бы сурово не звучал такой приговор: кн. Львов не только не сделал, но даже не попытался сделать что-нибудь для противодействия все растущему разложению. Он сидел на козлах, но даже не пробовал собрать вожжи. Сколько я пережил мучительных заседаний, в которых с какой-то неумолимой ясностью выступали наружу все бессилия Временного правительства, разноголосица, внутренняя несогласованность, глухая и явная вражда одних к другим и я не помню ни одного случая, когда бы раздался со стороны министра — председателя властный призыв, когда бы он высказался решительно и определенно”. (В.Д. Набоков. Архив русской революции Т. 1. С. 39).

А. Солженицын дал краткую характеристику министрам. Дополним ее. Среди министров выделялся П.Н. Милюков, лидер кадетов, читатели уже знакомы с его партийной и депутатской деятельностью. Здесь же несколько слов о работе в качестве министра иностранных дел. Милюков — признанный оратор, особенно прекрасный полемист, владеющий иронией и сарказмом. Его трудно было “прижать” ибо не терялся в любой обстановке, хотя и многословен. Милюков стал во главе ведомства, делающее внешнюю политику, а взгляды на нее, как, впрочем, и на другие проблемы у членов кабинета были диаметрально противоположны, прежде всего, у Милюкова и Керенского. Милюков выступал категорически против мира без аннексий и контрибуций, выступал за войну до победного конца — свою эту линию вел спокойно, без истерии, практически каждый день обмениваясь мнениями с послами союзнических государств, особенно с французским Полеологом. Среди “временщиков” пошел ропот, что министр иностранных дел — фигура совершенно самостоятельная. Особенно резко встал вопрос после публикации 23 марта в “Речи” точки зрения Милюкова о задачах войны, которая входила в противоречия с опубликованным 14 марта воззванием Совета рабочих и солдатских депутатов к народам Мира. Обсуждение этого вопроса закончилось введением для членов правительства запрета давать в печати какие-либо политические интервью, а Милюкову высказывалось пожелание подготовить обстоятельный доклад о международном положении во всех деталях. Это осуществилось уже в первой половине апреля, а чуть раньше обнародовали декларацию Временного правительства по вопросу о войне, подготовленную по инициативе Церетели. Но и ее Милюков причесал, прежде всего, заботясь об интересах России, особенно твердо, отстаивая необходимость аннексий и контрибуций, впоследствии пустив в оборот непонятную терминологию “рязанская”.

Разногласия Милюкова с Советом достигли апогея на совместном заседании, когда Чернов заявил о том, что пора России перестать говорить с Европой языком бедной родственницы, а Керенский дал прессе официальное коммюнике о необходимости пересмотра иностранной политики. Милюков спросил, кто его уполномочил это сделать? Разгорелся очередной конфликт, Керенский по телефону позвонил в редакции и дал официальное опровержение, что не изменило сути разногласий. Они еще усугубились после объединения Временного правительства к социалистам с предложением войти в его состав и создать коалиционное правительство. Милюков высказался категорически против. В начале мая под давлением Исполкома Совета он ушел в отставку.

Не менее активную позицию в первом Временном правительстве занимал и А. Ф. Керенский, но его звездный час наступит несколько позже, потому пока оставим будущего главу “Временщиков” в покое, как и А.И Гучкова, с которым мы уже познакомились во время его работы в Государственной Думе, Временном правительстве Гучков ко всеобщему изумлению современников никак не проявил себя, то ли потому, что его обидели (уезжая принимать отречение Николая II, он рассчитывал, что сам возглавит Временное правительство, но Шульгин произнес другую фамилию — Львова), то ли по каким-либо другим причинам. В литературе есть ссылка на его болезнь. Гучков редко присутствовал на заседаниях Временного правительства, в значительной степени из-за поездок на фронт, в Ставку. Он первым усомнился в результатах деятельности Временного правительства, видя, впереди безнадежность и даже предлагал коллегам организованно сложить полномочия и всем составом уйти в отставку. Может, это шло оттого, что он лучше других знал положение на фронтах, видел до какого состояния доведена русская армия. Не найдя понимания у коллег, ушел один. Некрасов назвал этот его демарш — “ударом в спину”.

В составе Временного правительства, на взгляд Набокова, характерной фигурой был И.В. Годнев — государственный контролер. В его преклонении перед законностью сквозило нечто почтенное и трогательное, но, оказался совершенно неспособным разобраться в постоянных столкновениях, противоречиях новых порядков со старыми правилами Основных Законов и на каждом шагу попадал в тупик, недоумевал, что же делать, искренне волновался и переживал. К тому же на нем лежала печать самой простодушной обывательщины и глубочайший провинциализм. Как политическая величина, держался совершенно пассивно и очень волновался, когда в среде министров случались споры и конфликты. Человек безусловно честный, исполненный самых лучших побуждений, в кабинете кн. Львова не находил себя и потому, как только это место приглянулось Кокошкину (с 1 июля), с облегченным сердцем уступил его.

Как и Годнев, по мнению Набокова, с самыми лучшими намерениями, пришел во Временное правительство обер-прокурор Синода В.Н. Львов. Но, опять-таки, по замечанию Набокова, “поражал своей наивностью, да еще каким-то невероятно-легкомысленным отношением к делу — не к своему специальному делу, а к общему положению, к тем задачам, которая действительность каждый день ставила перед Временным правительством. Несомненно, кн. Львов имел и одну положительную черту: он не был политическим интриганом, он всею душой отдавался той задаче, которую себе поставил: оздоровление высшего церковного управления. Так же, как и Годнев, он безропотно уступил свое место, когда оно понадобилось для другого (В. Набоков, Архив русской революции. Т. I. С. 43, 45).

Неожиданностью для многих было появление на посту Министра финансов М.И. Терещенко. Преуспевающий молодой российский капиталист появился на столичном горизонте еще до войны, проник в театральные сферы, стал страстным меломаном и покровителем искусства, а во время войны, благодаря своему колоссальному богатству, занял видное лицо в Красном Кресте, позднее возглавил Киевский военно-промышленный комитет. В кабинет князя Львова, на взгляд Набокова, попал благодаря тесным связям с Гучковым и Некрасовым, а также протекции Родзянко. Впрочем, он упорно отказывался от портфеля министра финансов, но дисциплина у “вольных каменщиков” превалировала над желанием. После ухода Милюкова из МИДа, возглавил это ведомство, оставался в кресле главы внешнеполитического ведомства до конца Октября. Современники характеризуют его деловым, вдумчивым человеком, умевшим глубоко анализировать положения дел в мире, ясно излагать свои мысли. Он умел говорить с людьми, убеждать их. В министерстве финансов заявил о себе, главным образом, выпуском знаменитого займа свободы, пытался в МИДе продолжить линию Милюкова, но так, чтобы не конфликтовать с Исполкомом Петросовета. Первое время это удавалось, но потом обострил отношения с Сухановым, Гиммером.

В июле—сентябре вместе с Некрасовым и Керенским составлял триумвират, направлявший всю политику Временного правительства. В конце сентября, после ухода Некрасова, демонстративно поругался с Керенским из-за Корнилова, порвав с социалистами. Дипломатический корпус относился к нему лучше, чем к Милюкову, а вот у русских политиков и в широких массах должного авторитета не завоевал. До конца верил в победоносное окончание войны. Но при всех его плюсах, считает Набоков, Терещенко не был на высоте политических задач, выпавших для решения на его долю. Он не дотягивал до роли правителя России — как и большинство представителей кабинета не только князя Львова, но и Керенского.

Влиятельным человеком во Временном правительстве слыл министр торговли и промышленности А.И. Коновалов, а впоследствии заместитель Керенского, он яснее других видел ту разруху, которая царила в стране. Искал выход из создавшегося положения, но не находил. Красноречием не отличался, говорил просто и искренне, но интересных идей не предлагал.

Кадеты во Временном правительстве захватили министерских портфелей более других: Милюков, Мануйлов, Шингарев, Некрасов. О Милюкове уже говорилось. Министр просвещения Мануйлов, бывший ректор Московского университета, член редколлегии ведущей либеральной газеты “Русские ведомости”. В отличие от своего лидера держался как бы в тени, почти не принимал участия в обсуждениях, хотя обладал широким кругозором. Объясняется это тем, что с первого дня он не верил в успех дела, утверждая, что это невозможно навести порядок в стране в условиях двоевластия (имел в виду Исполком Петросовета).

Наиболее же деятельным министром показал себя Шингарев. Он вовсе вникал сам, мало кому доверял, мало на кого полагался, работал по 15—18 часов. На заседаниях правительства выступал по всем вопросам, говорил много, но, по-существу, хотя уставал сам и утомлял других. Когда его просили излагать мысли короче, обижался, заявляя, что может и вовсе не говорить. Спорил до хрипоты с Керенским, как и со всеми другими социалистами, но своими действиями, как создание земельных комитетов и передачи им необрабатываемых помещичьих земель, возглавляя министр земледелия, а так же повышением ставок подоходного налога, будучи министром финансов, фактически поддерживал их. Ввел закон о хлебной монополии, хотя и не верил, что этот закон заработает. Во всех внешнеполитических делах безоговорочно поддерживал своего лидера — Милюкова.

С Некрасовым читатель уже знаком. Во Временном правительстве он не выпячивался, выполняя свою закулисную работу, о которой известно очень мало.

Первые заседания Временного правительства проходили в Таврическом, второе, третье — в здании МВД, 7-го марта кабинет переехал в Мариинский Дворец. Поначалу заседания назначались ежедневно в 16.00 и 21.00. Фактически же дневное заседание из-за неразберихи, недисциплинированности или занятости министров обсуждением проблем в своих министерствах задерживалось, а потом дневное заседание сливалось с вечерним, которое продолжалось до глубокой ночи. Вторая часть обычно проходила при закрытых дверях, протоколов не велось, кроме министров присутствовали лишь управляющий делами В.Д. Наборов и представители Исполкома Петросовета.

Временное правительство ликвидировало все “специальные” суды, а все “политические” дела, или дела, связанные с государственной безопасностью, отныне стали подлежать рассмотрению в суде присяжным, как и все обычные дела. Были отменены все религиозные, этнические и сословные ограничения, провозглашена полная свобода совести, восстановлена независимость православной церкви. В марте был созван специальный церковный совет для подготовки Собора. Всем другим конфессиям, сектам представлялась также полная свобода. Женщины уравнивались в политических и гражданских правах с мужчинами.

При участии представителей всех партий, всех общественных организаций и всех этнических групп был разработан закон о выборах в Учредительное собрание, в основу которого легло всеобщее избирательное право и пропорциональное представительство.

Закон о кооперативах предусматривал включение кооперативного движения в экономическую систему страны, как одного из компонентов развития ее экономики. Были приняты законы о профсоюзах, местных органах самоуправления.

Уже через две недели после падения монархии был опубликован декрет об аграрной реформе и создан Главный земельный комитет с его отделениями по всей стране, в задачу которых входила передача всей обрабатываемой земли тем, кто ее обрабатывает. Планировалось, что к осени Земельные комитеты завершат подготовительную работу и правительство внесет законопроект о земельной реформе на утверждение Учредительного собрания, а к весне 1918 года будет закончена передача земли крестьянам.

Трудовое законодательство предоставляло рабочим 8-часовой рабочий день. Создавались арбитражные суды, а рабочие комитеты и профсоюзы получили полную автономию. Была провозглашена независимость Польши и восстановлена автономия Финляндии, а также создана комиссия для выработки законов в целях преобразования России на основах федерализма.

Много сил и энергии у Временного правительства уходило на разрешение всяких мелких дел, улаживания конфликтов. Буквально потоком шли к министрам делегации с мест. В тоже время, некоторые важнейшие вопросы, отодвигались на второй план. По мнению Керенского в стороне оставались следующие проблемы: о защите страны; о создании повсеместно действенного административного аппарата; о проведении коренных политических реформ; об осмыслении пути преобразования России из крайне централизованного государства в федеральное.

Свои взгляды на то, чем надо заняться правительству, были и у других министров, но Львов оглядывался в основном на А.Ф. Керенского, при этом, когда отлучался, всегда оставлял его вместо себя. По мнению современников, это походило на “робкое заискивание”, историки связывают данное обстоятельство с тем фактом, что Керенский, став секретарем масонского “Верховного Совета русских лож”, имел власть над Львовым, как рядовым каменщикам (см. Россия на рубеже веков. С. 186).

Оглядывался Львов и на представителя Исполкома Петросовета во Временном правительстве Стеклова-Нахамкиеса, который присутствовал в на всех заседаниях.  Петросовет имел реальную силу на заводах и фабриках. Он работал в Таврическом, вытеснив оттуда и Родзянко, и Думу, и Временное правительство, которое переехало в Мариинский дворец. В конце марта 1917 года Исполком Петросовета собрал Всероссийское совещание Советов рабочих и солдатских депутатов, на котором присутствовали представители 82 местных Советов, а также армейских частей и флота. Обсуждались вопрос о войне, об отношении к Временному правительству, об Учредительном собрании, аграрный, продовольственный и другие. Совещание, на котором главенствовали меньшевики и эсеры, заняло позицию “революционного оборончества” и решило поддерживать Временное правительство. Совещание пополнило Исполком Петросовета 16 членами, в основном большевиками. Кстати, Исполком Петросовета действовал напористо. Помимо того, что добился укрепления дисциплины не только на заводах, но и в казармах, войсках, на улицах, внес свой вклад в организацию регулярного снабжения Петрограда продовольствием, распределением его, а также оказал влияние на подготовку и проведение преобразовательных реформ во всех сферах. Убедившись, что для координации действий иметь своего представителя во Временном правительстве недостаточно, Совет выступил инициатором создания контактной комиссии. От правительства в нее вошли кн. Львов, министры финансов Терещенко, путей сообщения Некрасов. Исполком Совета представляли меньшевики Чхеидзе, Скобелев, Стеклов (Нахамкес), Суханов, а также эсер Филипповский. В конце марта Стеклова заменил Г. Церетели, прибывший в Петроград из ссылки. Позже к ним присоединился эсер В. Чернов.

Свидетельство очевидца. В.Д. Набоков, управляющий делами Временного правительства:

“В течение первых недель существования Временного правительства, заседания в контактной комиссии происходили часто, раза три в неделю, иногда и больше, всегда по вечерам, довольно поздно, по окончании заседания Временного правительства, в этих случаях всегда сокращаемого. Главным действующим лицом в этих заседаниях был Стеклов... (Нахамкес)  С первой же встречи на меня произвела самое отвратительное впечатление его манера, вполне подходящая к фамилии, в которой как-то органически сочетались “накал” и “хам”. Тон его был тоном человека, уверенного в том, что “Вр. правительство существует только по его милости и до тех пор, пока это ему угодно. Он как бы разыгрывал роль гувернера, наблюдающего за тем, чтобы доверенный ему воспитанник вел себя, как следует, не шалил, исполнял его требования и всегда помнил, что ему то-то позволено, а вот это — запрещено; при этом — постоянно прорывающееся сознание своего собственного могущества и подчеркивание своего великодушия. Сколько раз мне пришлось выслушивать фразы, в которых прямо или косвенно говорилось: “Вы (то есть Вр. правительство) очень хорошо знаете, что стоило бы нам захотеть, и мы беспрепятственно взяли бы власть в свои руки, при чем это была бы самая крепкая и авторитетная власть. Если мы этого не сделали и пока не делаем, то лишь потому, что считаем вас в настоящее время более соответствующими историческому моменту. Мы согласились допустить вас к власти, но именно потому Вы в отношении нас должны помнить свое место, — вообще не забываться, не предпринимать никаких важных и ответственных шагов, не посоветовавшись с нами и, не получив нашего одобрения. Так должны вы помнить. что стоит нам захотеть, и вас сейчас же не будет, так как никакого самостоятельного значения и веса вы не имеете”.

...После Стеклова, чаще других выступал Скобелев... Это один из самых малюсеньких людей, мало одаренных, очень ограниченных... Все же нельзя отрицать, что в нем было больше привлекательности, чем в окружающих его. Он казался простодушным, более искренним — более добросовестным, чем они...

Чхеидзе — гораздо более красочная фигура, чем Скобелев. В нем всегда было, на мой взгляд, что-то трагикомическое — во всем, даже в его внешнем облике, в выражении лица, манере говорить, в акценте. И, конечно, самым трагическим было то, что такой человек, как Чхеидзе, оказался “вождем демократии” всей России, председателем Совета рабочих депутатов, влиятельной фигурой... На заседаниях с контактной комиссией он выступал тогда, когда надо было придать особую вескость заявленному им запросу...

...В конце марта на заседании контактной комиссии появился Церетели... Первое впечатление, безусловно, подкупало в его пользу. Имя его было окружено ореолом политического мученичества, самого подлинного и трагического... Он очень незаурядный оратор. Его акцент, менее заметный, менее грубый, чем у Чхеидзе, порой придает особенно выразительную силу тому, что он говорит... Но рядом с этим он может быть, и нередко бывает, нестерпимо трескучим, по-существу, бессодержательным и фальшивым... Круг руководящих идей Церетели очень мал и узок. (Архив русской революции. Т. 1, с. 66, 67, 69).

Как видим, вожжи были и у Временного правительства и у Петросовета. За них дергали и масоны, и евреи, и политические партии, члены которых входили в эти органы, внутри которых шла борьба за власть.Подогревала страсти печать. Двоевластие, внутренние распри, естественно, тормозили решение многих насущных для страны проблем и люди разочаровывались как в Петросовете, так и во Временном правительстве.

 

Александр Черняк

Из книги: Александр  Черняк.  РЕВОЛЮЦИИ  В  РОССИИ

 

← Вернуться к списку