История и мы

Великий князь Александр

 

15 июля 1240 года дружина Александра Невского “в малом числе” в один­надцатом часу утра высыпала из леса на берег речки Ижоры и стремительно обрушилась на беспечное войско шведских рыцарей, не ожидавших такой дерзости от русских воинов...

За несколько дней до этого “морской дозор”, который организовал Алек­сандр Ярославич из местных жителей под руководством старейшины земли Ижорской Пелгусия (Пелгуй), “в святом крещении Филиппа”, как сообщает об этом “Житие Александра Невского” (XV век), заметил на заливе множество иноземных кораблей, которые, подойдя к устью Невы, стали подниматься вверх по реке в сторону крепости Ладоги. К ночи этого же дня известие о го­товящемся нападении на форпост Великого Новгорода было получено Алек­сандром Ярославичем.

Молодой князь понимал, что времени у него в обрез, чтобы основатель­но подготовиться к встрече нежданных гостей. По предварительным подсчё­там, шведское войско, жаждавшее обратить в “истинную веру” православных русичей, насчитывало более пяти тысяч человек. И это были не рядовые пол­ки, а элитные воины, многоопытные рыцари, потомки знаменитых викингов, под руководством зятя шведского короля отважного ярла Карла Биргера, бу­дущего правителя государства.

Перед князем встал вопрос: что делать? Собирать новгородское ополче­ние не было времени, и он принял решение выступить со своей бывалой дру­жиной в несколько сотен человек навстречу врагу. Часть воинов поплыла на судах по Волхову в сторону Ладоги, а другая на конях отправилась берегом. В каменной крепости, чьи укрепления помнили ещё Олега Вещего, он получил новые известия о противнике, который на своих шнеках добрался до невских порогов и на высоком мысу основательно разбил свой лагерь со златоверхим шатром предводителя. Следовательно, шведы ничего не знали о передви­жениях новгородской дружины. Конечно, можно было за мощными стенами Ладоги выдержать не одну неделю осады. Но рыцари, предвидя такой исход событий, захватили с собой осадные орудия. Не говоря уже о том, что их вой­ска вполне хватило бы и на осаду крепости, и на разбой в Новгороде и воло­стях его. А как рыцари могут свирепствовать в чужих землях, молодой князь уже знал на собственном опыте. Да и древние саги оставили нам не одно сви­детельство: “Ярл Эйрик подошёл к Альдейгьюборгу (так называли Ладогу скандинавы) и осаждал его, пока не взял город тот, убил там много народа и крепость ту всю разрушил и сжёг”.

Острый полководческий ум Александра Ярославича подсказывал, что не­обходимо нестандартное решение. Шведы, традиционно нападая на новго­родские земли, осаждали Ладогу, за стенами которой отсиживались русские воины. И на этот раз обидчики захватили с собой громоздкие орудия для раз­рушения стен. Значит, решили серьёзно подготовиться к штурму. А возмож­но и то, что они ожидали помощи со стороны Тевтонского ордена и готовились к совместным действиям, чтобы объединёнными усилиями разгромить не­сильное новгородское войско, которое после недавних монгольских нашест­вий являлось единственной реальной силой, способной защитить северные русские земли от вторжения европейцев.

Надо было думать об упреждении удара, о необходимости сорвать замы­сел врага. Тем более что лучший способ разрушить планы противника — на­пасть на него первым и неожиданно. Дружина новгородского князя преодолела более ста километров от Ладоги до устья Тосны за один день — 14 июля 1240 го­да. Оставшиеся пятнадцать километров русские воины прошли утром пят­надцатого.

План сражения, разработанный двадцатилетним Александром Ярослави- чем совместно с княжескими советчиками, был реализован блестяще. Ставка делалась не только на неожиданность удара, но и на согласованность дейст­вий разных частей и на бойцовские качества опытных дружинников. Мощный кулак русского войска — конница — ударил в центр рыцарского лагеря, разре­зав его надвое и нацелившись на златоверхий шатёр. Это была самая трудная задача, потому что коннице противостояли опытные рыцари, не подвластные панике. Так и получилось, что после лёгкого шока они ощерились копьями, не давая пробиться к их предводителю. Но Александр Ярославич со своими дру­жинниками действовал так стремительно, что выдержать этот напор было не­легко даже знаменитым профессионалам. И вот уже он пробился к Биргеру и нанёс удар копьём через головы рыцарей в шлем знатного шведа. Нужно было в совершенстве владеть мастерством ближнего боя, чтобы в таких слож­нейших условиях сражения попасть в узкую прорезь металлического шлема, предохранявшего рыцаря от удара любым оружием. Летописец со слов одно­го из участников битвы так оценивает личный подвиг новгородского князя: “...и перебил их бесчисленное множество, и самому королю возложил печать на лицо острым своим копьём”. Раненого ярла с лицом, залитым кровью, тут же унесли на королевскую шнеку.

В это же время один из новгородских военачальников, по имени Миша, ударил со своими пешими бойцами вдоль берега, отсекая шведов, находя­щихся на кораблях, от сражающихся на суше. Три корабля были уничтожены у берега. Бежавшие с кораблей на другую сторону Ижоры погибли от рук отря­да Пелгусия, засевшего в засаде в прибрежном лесу. Такой удар, задуманный заранее, сильно повлиял на исход сражения. Битва стала неподконтрольной шведским предводителям, тем более что один из дружинников, по имени Савва, “напал на большой златоверхий шатёр и подрубил столб шатёрный. Воины же Александровы, увидев падение шатра, обрадовались”. В глазах же шведов падение шатра означало бесславный конец сражения. Центром со­противления рыцарей был их воевода Спиридон, но вскоре погиб и этот хра­брец. Летописец приписывает честь одоления его “мужу храброму” Таврило Олексичу, который один напал на корабль шведский, куда уносили раненого Биргера. И хотя бесстрашный воин был вместе с конём сброшен в воду, но “с Божьей помощью оттуда выбрался невредимым и снова напал на них, и бился крепко с самим воеводою, окружённым воинами”.

Кроме перечисленных, летописец, слышавший рассказ о знаменитой битве из уст самого Александра Ярославича и участников сражения, упомина­ет Сбыслава Якуновича, не имевшего страха в сердце своём и бившегося од­ним топором с врагами: “И многие пали от рук его и подивились силе его и храбрости”. Ловчего своего по имени Иаков за мужество в бою и умелое владение мечом похвалил сам князь. Шестого из названных в “Житии Алек­сандра Невского” именовали Ратмиром: “Этот бился пешим, и окружило его много врагов. Он же от многих ран упал и скончался”. Таковы имена героев Невской битвы.

Исход сражения был ясен: шведы потерпели сокрушительное поражение. Далеко не все смогли вернуться к себе на корабли. А те, кто вернулся, ото­шли от берега, но по здравом размышлении поняли, что операция, так хоро­шо задуманная в Швеции, безнадёжно проиграна, и нет уже сил на продол­жение её. Крестовый поход на Русь не удался. “Оставшиеся бежали, а трупы погибших своих побросали в корабли и потопили в море”.

К вечеру и русские воины отошли с поля боя. Наши потери были неболь­шими: погибло двадцать дружинников, но раненых было значительно больше. Всех погибших дружинники привезли в Новгород и похоронили под звон ко­локолов, отдавая воинские почести доблестным защитникам Отечества.

Невская битва имела огромное значение для современников, ибо была первым выигранным сражением после сокрушительного поражения русских княжеств от полчищ Батыя. Победа эта имела непреходящее значение и для потомков русичей: благодаря разгрому врага удалось отвадить шведских ры­царей от походов на новгородские земли. Был заключен договор между швед­ским королевством и вольным Новгородом о мире, который продержался дол­го: “Даст... король свейский на себя письмо и клятву отнюдь не приходити на Русь войною”.

Но поражение шведов для Тевтонского ордена не стало знаком тревоги. Оно только разожгло их аппетиты. То, что не удалось одним, решили сделать другие. Немецкие рыцари стали спешно готовиться к походу на Новгород­скую Русь.

Александр Ярославич, прозванный народом за победу над шведами Нев­ским, давно уже следил за своим западным соседом, понимая, что грядущих столкновений не избежать. Последующие события только подтвердили тре­вожные ожидания новгородского князя.

Не прошло и двух недель со дня Невской битвы, как в Риге собрались вожди ливонского рыцарства и прибалтийские епископы, которые, кроме ду­ховной власти, обладали и значительной военной силой. Новый магистр Ли­вонского ордена Дитрих фон Грюнинген, сменивший умершего Германа фон Балка, так сформулировал предстоящую задачу: “Вам предстоит биться без­жалостно с язычниками, будь то ливы или славяне, особенно с русскими ере­тиками — самым опасным и сильным нашим противником. Ибо русы имеют склонность помогать и эстам, и литовцам, иливам. Мы должны сокрушить оп­лот их сопротивления — русские крепости на границах с Ливонией — Изборск, Псков. Шаг за шагом, продвигаясь вглубь русских земель, построим там крепкие замки. И добьёмся этого своим мечом. Действовать надо без поща­ды, чтобы никто не посмел поднять оружие против рыцарского воинства”. Та­кова была программа безжалостного уничтожения коренного населения рус­ских земель, как это было с пруссами. И противопоставить этой беспощадной силе можно было только организованную волю.

Уже в конце августа войско рыцарей-крестоносцев захватило псковский город Изборск. А вскоре предательством псковского посадника Твердило Иванковича были открыты ворота и самого Пскова. Вместе с изменником го­родом стали править два немецких наместника. Зимой 1240 года крестоносцы подчинили себе земли финского племени водь, союзников новгородцев. Ры­цари действовали так смело и решительно потому, что знали: в Новгороде го­лод, а князю своему боярство города, испугавшееся возросшего авторитета его, отказало в доверии. И Александр Ярославич уехал из города в Перея- славль-Залесский.

Вскоре после его отъезда зимой 1240 года рыцари захватили русское по­селение Копорье, очень важное в стратегическом отношении для обороны Новгорода, и стали спешно строить там каменный замок. Затем они захвати­ли Тёсово. Таким образом, их отряды оказались всего в тридцати километрах от Новгорода. Грабежи, убийства, разгром имений стали рядовым явлением для республики. Пришлось гордым жителям вольного города смириться и просить изгнанника вернуться на княжение. Летом 1241 года Александр Нев­ский въехал со своей дружиной в город. Новгородцы встретили его с почётом и надеждой на защиту их от завоевателей.

Князь, оправдывая надежды жителей, стал срочно собирать и обучать ополчение. Закончив сборы, он стремительным броском оказался под стена­ми крепости Копорье, которую вскоре взял, разрушив дотла немецкий за­мок. Пленных немцев он отпустил восвояси, зная, что в руках рыцарей не­мало русских пленных, а предателей велел повесить на крепостных воротах.

Освобождение Пскова требовало времени и основательной подготовки, на что ушла вся зима 1241-1242 годов, зато удар был таким же стремитель­ным. Ливонцев не спасли крепостные стены — ворота открыли восставшие псковичи. Победа была несомненной. На этот раз князь казнил шестерых рыцарей за совершённые ими преступления. Псковские изменники тоже были казнены. Такой княжеский суд был по сердцу и воинам, и просто­му люду.

Освободив от захватчиков новгородские земли, Александр Невский со­вершил удачный поход на территорию Ливонского ордена: враг должен знать, что и его ожидает кара за преступления против русских.

Но Орден не собирался отказываться от своих захватнических планов: его вице-магистр Андреас фон Вельвен сумел собрать крупные силы немецких и датских рыцарей и, не дожидаясь весны, начал мощное наступление на Новгород. Боязнь наступающей распутицы заставила его идти через Чудское озеро. Разведка Александра Невского доложила князю о планах рыцарей, и русский полководец “поставил полки на Чудском озере, на Узмени у Вороньевого камня...”

Летописцы не сообщили потомкам о численном составе противоборствую­щих сил. По некоторым предположениям, русских было от 15 до 17 тысяч чело­век, а ливонцев — от 10 до 12 тысяч. По тем временам цифры эти поражали во­ображение современников. Надо учитывать и то, что рыцари были вооружены по последнему слову тогдашней военной техники: длинными и тяжёлыми ме­чами, копьями, окованными железом, булавами с острыми шипами, длинны­ми кинжалами, а сами были закованы в сталь с головы до ног, от железного шлема до кольчужных чулок. Даже кони их, тяжеловозы, были покрыты коль­чужной попоной, а конская голова закрывалась сталью. Русские же дружинни­ки были одеты в металлическую кольчугу с рукавами, стянутыми у кистей об­ручами из металла. Богатые воины носили её и кольчужные чулки. Но таковых было немного. Ополченцы же и того не имели. Защитой им служили деревян­ные щиты с железными полосами, а вооружение составляли мечи, луки со стрелами, рогатины и боевые топоры, а то и дубины.

Александр Невский сам лично выбирал удобную позицию для расположе­ния русских войск у кромки береговой черты озера, а с Вороньего камня ему удобно было наблюдать за передвижением войск. Он уже не понаслышке знал об основном ратном приёме крестоносцев — железном клине, которым распа­рывалось войско противника на две части. Князь расположил свои боевые по­рядки “полчным рядом”. Это давало возможность оптимального использования их в бою. Русская конница, не менее опасная в бою, чем ливонская, была на­дёжно скрыта от любопытных глаз на флангах построения русского войска, и потому удар “кабаньей головы” пришёлся не по ней, а по передовому полку и стоящему за ним также пешему большому полку — “чело”.

Летописец со слов очевидца пишет: “Наехаша на полк немцы и чюдь и прошибоша свиньею сквозе полк...”. Но у самого берега рыцарей встрети­ла конная дружина (возможно, засадный полк), и ливонцы замедлили свой страшный бег, а потом и совсем остановились. По знаку князя призывно за­пели трубы, забили бубны, взметнулся ввысь княжеский стяг Ярославичей с изображением разъярённого льва. И действительно, русское войско напо­минало собой могучего царя зверей, перед которым ливонский кабан присел на задние лапы и яростно отбивался. “Была тут сеча великая, сеча зла, и был страшный грохот — труск (треск) от копий ломлениа и звук от сечениа мечно- го... и не бе видити леду, покрыто бо ся кровию”.

Чудь, загнанная насильно в пешие полки нападавших, быстро бежала с поля боя, ливонцы же, как пишет немецкий автор “Рифмованной хроники”: “...Те, кто находился в войске братьев-рыцарей, были окружены. Братья-ры­цари достаточно упорно оборонялись, но их там одолели...”

Решающая битва с крестоносцами была блестяще выиграна мужеством русских воинов и полководческим талантом двадцатидвухлетнего князя. По­гибло более 400 и попало в плен 50 немецких рыцарей, в том числе и тот, который надменно обещал взять в плен русского князя. Такого поражения крестоносцы не знали никогда доселе. Победитель со своим войском вступил во Псков.

Н. М. Карамзин в знаменитой “Истории государства Российского” так описывает эту встречу: “Духовенство встретило героя со крестами и с песня­ми священными, славя Бога и Александра: народ стремился к нему толпами, именуя его отцем и спасителем. Счастливый делом своим и радостию общею, сей добрый князь пролил слёзы, и с чувствительностию сказал гражданам: “О псковитяне! если забудете Александра; если самые отдаленные потомки мои не найдут у вас верного пристанища в злополучии: то вы будете приме­ром неблагодарности!” Новгородцы радовались не менее псковитян, и скоро послы Ордена заключили с ним мир, разменялись пленными и возвратили псковских аманатов (заложников), отказавшись не только от Луги и Водской области, но уступив Александру и знатную часть Летгаллии”. Русский летопи­сец, думая о великой радости освобождения, записал: “О псковичи, если вы забудете великого князя Александра или отступите от него или детей его, то уподобитесь жидам...” Летописец наших врагов деликатно отметил, что “хра­брый Александр принудил рыцарей к миру”.

Александр Невский показал себя истинным защитником Русской Земли для современников, а для нас, потомков его, он стал небесным покровителем русской нации, Святым и Благоверным князем. Да святится имя его в памя­ти нашей!

Продолжение

Анатолий Парпара

Впервые опубликовано в журнале "Наш современник"

 

← Вернуться к списку