Путешествуем вместе

Нашествие варваров

Жизнь это бой, пребывание в чужой стране.

Марк Аврелий

 

Летим второй час. Стюардесса уже принесла синтетический завтрак - эх, скорей бы дорваться до настоящей итальянской еды! — и скоро внизу, под крылом, стали видны морщинисто-бурые, как лицо старика, хребты и до­лины Балкан. Взгляд на всё это сверху - ещё и подкреплённый всем тем, что пришлось прочитать и обдумать перед путешествием, — наводит на мысль о счастливых и несчастливых народах.

Как мы знаем, счастливых и несчастливых людей, первые из которых как будто магнитом притягивают удачу, а вторые — не менее сильным магнитом — беду, так и судьбы народов бывают удивительно разными. Сравните, к приме­ру, балканских славян или греков — со счастливчиками-итальянцами. Славяне на Балканах, изнывая четыреста лет под владычеством турок, пережили такое количество горя и бед - что вообще удивительно, как горемычные эти народы сохранили культуру и веру, язык и живую, пусть и окрашенную трагизмом, ра­дость существования. А итальянцы - те словно в рубашке родились. Обитая поблизости - через Адриатику, — но защищённые со всех сторон морем, а с севера - снежными Альпами, непроходимыми для османских коней (а сво­его Суворова у турок, слава Богу, не оказалось), - итальянцы всегда жили, что называется, как у Христа за пазухой. Земля щедра, как в раю, климат теплич­ный, характер у самих итальянцев отходчиво-лёгкий, весёлый: ну, что ещё нужно для полного счастья? Последние шестнадцать веков они, кстати, не очень-то и сопротивлялись иноземным вторжениям, предпочитая спокойную жизнь беспокойной мороке под названием “борьба за независимость”.

И лишь когда оставаться раздробленной, слабой стало совсем уже не­прилично - лишь во второй половине девятнадцатого столетия! — Италия, наконец, кое-как собрала себя в целостно-суверенное государство. Зато, не изнурённая войнами, она сохранила здоровье и силу - да ещё сберегла те бесчисленные культурные памятники, доходы от посещенья которых туриста­ми составляют весомую часть бюджета страны. Это надо же так ухитриться: собрать на своей территории 60% культурного наследия планеты! Можно сказать, контрольный пакет мировой культуры — в руках итальянцев.

Как же они не счастливчики? Пока народы Балкан и Руси, с одной сторо­ны, а испанцы - с другой сдерживали мусульманский напор на Европу, Ита­лия процветала и веселилась, словно балованное дитя в большой европей­ской семье. К ней всегда и относились, как к ребёнку, со сложной смесью снисходительного презрения и глубинной любви к этому жизнерадостному и живописному, шумному, взбалмошному и такому живому народу. Ни в од­ну страну мира европейцы не стремились так, как сюда. Ещё в XVI веке анг­личане заложили традицию grand tour - многолетнего путешествия по Италии. И доселе зов итальянской культуры, истории, кухни и моды звучит, не смол­кая, для всех европейских народов.

Но, думаю, самым глубинным мотивом, который зовёт в Италию милли­оны людей, является всё же иное: это стремление к счастью — или, точнее, стремление увидеть страну счастливых людей. Ведь это такая редкость и чу­до - счастливый народ на счастливой земле, - что подышать этим воздухом счастья уже есть великое благо и милость судьбы. Недаром Гёте - сам редкий счастливец — писал: “Человек, побывавший в Италии, уже никогда не будет вполне несчастен”. А Пушкин, наш высший авторитет, свое представление о счастье формулировал так: “Говорят, что несчастие хорошая школа; может быть. Но счастие есть лучший университет”.

Вот мы и летим в Италию - за высшим, можно сказать, образованием, высшей наукой: умением быть счастливыми здесь и теперь, умением не ото­двигать своё счастье куда-то в туманную даль будущего или прошедшего, а жить внутри счастья, как рыбы живут в воде.

Первый запах, который нас встретил в Италии, был, разумеется, запахом кофе: он пропитал собой всё небольшое здание аэропорта Римини. А первым встреченным здесь итальянцем был Федерико Феллини. Его фотографии смо­трели на нас со стен вперемежку с афишами культовых фильмов, и мыслен­ный возглас: “Здравствуй, Феллини!” - был первым, что я произнес на ита­льянской земле.

А вот то, что я сказал потом вслух, было, по сути, паролем — то есть тем, что говорит почти каждый, прилетевший сюда. Поймав взгляд барменши за стойкой, я с усердием первоклассника проговорил: “Виоп giorno, signora! Un caffe, perfavore”. Отзывом на мой неуверенно-робкий пароль была сияющая улыбка, чашка эспрессо и нежно-грудное: “Ргедо}’’.

Ну, что же: нас пропустили в Италию, страну счастья, - и то, что долгие месяцы было мечтой, начинает, наконец, сбываться. Тайна счастья — столь же недостижимая, как черта горизонта, - вдруг начинает казаться доступной и близкой, такой же реальной, как, например, эта чашка пахучего кофе с ко­ричневой пенкой - или четкие контуры пиний на яркой, пронзительной, как поцелуй, синеве...

Что поразило и в тот, первый день — да и в несколько следующих дней итальянского вояжа? Это множество иностранцев-туристов, которые съеха­лись сюда со всех концов света, чтобы своими галдящими толпами и вспыш­ками фотоаппаратов оглушить, ослепить, заморочить друг друга и нас, трёх туристов из русской Калуги. Экскурсанты заполонили весь старый Рим (а пер­вые трое суток мы провели как раз в Риме); у знаменитых фонтанов трудно было протолкаться к воде, чтоб напиться; очередь к Ватиканским музеям рас­тянулась — чтоб не соврать — километра на два. А забастовка автобусов — та вообще превратила центр Рима в какое-то неимоверное сборище праздноша- тавшихся, радостно взвинченных, вольно одетых людей, сжимающих в одной руке путеводитель, в другой — фотоаппарат, а глазами шаривших по фасадам и обелискам с таким ошалевшим азартом, с каким мы, случается, ищем гри­бы в лесу.

“Да что же это за вавилонское столпотворение?! ” — раздражался я пона­чалу, ступая по чьим-то ногам и толкаясь плечами. От этой всемирной толпы никак не удавалось ни отделаться, ни отрешиться. И вдруг меня осенило. “Да это же, - догадался я, - второе нашествие варваров!” Ну, конечно: история повторяется вновь, уже с пародийно-комическим перепевом того, что здесь, в Риме, творилось полторы тысячи лет назад. Кто мы для римлян, как не вар­вары, чужаки, обитатели диких, далёких окраин почти неизвестного римля­нам мира? Наши орды ворвались на улицы Вечного города, затопили подно­жья холмов, скаты лестниц, припали сухими губами к воде лучших в мире фонтанов. Да, Рим снова пал под натиском туристических толп — как когда- то под натиском гуннов или вандалов.

Только теперь всё наоборот: не мы грабим Рим, как когда-то, а он гра­бит нас. Мы не крушим римские статуи и не разрушаем дворцов, напротив, мы поклоняемся им. Словно мы решили принести покаяние за то разграбле­ние Рима, что совершилось когда-то, в эпоху великого переселенья народов. Нет, но какая ирония: город, захваченный толпами “варваров”, сам беспо­щадно, лукаво и весело обирает “захватчиков”; а они, простаки, ещё и бла­годарны ему за это!

Правда, есть и другой поворот нашей темы. Рим, охвативший когда-то дорогами-щупальцами весь обитаемый мир, на протяжении многих веков сво­зил и сокровища, и предметы искусства со всех концов света. Кто-нибудь по­считал, сколько гранитных египетских обелисков возвышается на площадях Вечного города? А сколько греческих статуй, как подлинников, так и их копий, украшают итальянские палаццо и палио? А разграбленный крестоносцами Константинополь? Разве не византийские золото и порфир так украсили Рим и Венецию, что превратили их в красивейшие города мира?

Я уж не говорю о том, что все те чудеса, которым туристы сейчас покло­няются — от терм, мавзолеев, мостов до Форумов и Колизея, от храмов до арок имперских триумфов, — что всё это было создано руками рабов, то есть тех самых варваров, наших далёких предков, которых согнали сюда римские легионы.

Поэтому мы, туристы из сопредельных и дальних стран, смотрим, фото­графируем, трогаем и изучаем, в известном-то смысле, - своё. И можно счи­тать те немалые деньги, что мы платим и римлянам, и вообще итальянцам за этот просмотр “своего” — можно считать их платой музейным работникам, тем хранителям и сторожам, что сумели сберечь и представить сегодня нам наше собственное богатство. Ведь надо же нам — то есть нам, человечеству, — иметь где-нибудь планетарный музей, собрание ценностей нашей цивилизации?

 

Андрей Убогий

 

Из очерка «На счастливой земле». Впервые опубликовано в журнале «Наш современник», № 1, 2013

 

Продолжение здесь

← Вернуться к списку