Путешествуем вместе

Искусство

Поговорив о природе, пора вспомнить и об искусстве — то есть о том, что создано в Индии человеком. И вот тут надо сразу сказать: я не видел столь же естественных стран — то есть столь же простых, органично-непринуждён­ных во многих явлениях жизни и быта — но и не знаю стран столь же искус­ственных. Ибо в Индии, кажется, приукрашено всё, от ладоней и пяток индус­ских красавиц до разноцветных коров и собак в праздник холи. На всём, что ты видишь, лежит след и печать человеческого стремления сделать мир луч­ше, наряднее, чем он уже есть.

Самым неожиданным подтверждением этого является то, как в Индии оформляют и украшают навоз. Ведь кизяк — это главное здешнее топливо, и повсюду, от улиц Дели и до распоследней деревни, сохнут лепёшки, бруски и шары, вылепленные из навоза. Шатёр или конус, или “поленница” из кизя­ка — едва ли не главная деталь индийского пейзажа. Так вот, эти кизячные ку­чи, шатры, пирамиды всегда оформлены с ласкающей глаз гармоничностью. То из бурых лепёшек сухого дерьма выложен некий узор по зелёной траве, то по стенке кизячного холмика пущен забавный орнамент, то гирлянда цветов украшает то, что, на взгляд европейца, является лишь нечистотами. Но поч­ти невозможно увидеть кизяк как таковой, не оформленный и не приукрашен­ный, не возведённый рукой человека в ранг некоего произведения искусства.

О том, как украшено всё остальное — хоть лица женщин, хоть кабины гру­зовиков, — мне уже приходилось писать. Отдельная тема — индийские храмы. Когда видишь росписи стен и особенно храмовые скульптуры — то, вместе с чувством диковинной экзотичности этих всех многоруких и многоголовых божеств, узнаёшь ещё нечто, до боли знакомое. Я долго не мог подобрать подходящего определения для всех этих нечеловечески-радостных лиц, их си­яющих взглядов, торжественных поз — пока не нащупал то, что, как мне ка­жется, выражает холодноватый и чем-то пугающий пафос индийской храмо­вой скульптуры. Это всё религиозный соцреализм — правды жизни в котором не больше, чем в советском классическом соцреализме времён “Кавалера Золотой звезды” или “Кубанских казаков”. Эти лица, которые ра­достно смотрят поверх тебя, вдаль, в никуда — они словно шествуют к некой неведомой цели, для достижения которой не только не нужен конкретный, жи­вой человек — например, ты, смотрящий на эти скульптуры с оцепенелостью кролика, оказавшегося перед удавом, — но всякий живой человек является только помехой для “дивного нового мира”, чьим символом служат прекрас­ные и бессердечные эти кумиры. Остро чувствуешь, что невозможно любить эти лица — как можно, скажем, сердечно любить лики наших икон, наших Ка­занских, Владимирских, Иверских Богородиц; потому что “соцреализм” — это мир, вычитающий человека.

Но оставим идеологию. Поговорим лучше о самом массовом виде искус­ства — кино. Здесь Индии тоже найдётся, чем нас удивить. Ближе к вечеру, когда остывает и зной, и суета дневной жизни, улицы индийских городов превращаются в площадки для кинопросмотров. Перед любым из кафе, где есть телевизор — а он есть везде, — собираются толпы людей, привлечённые очередным болливудским шедевром. (Для тех, кто, быть может, не знает: Болливуд — крупнейшая кинофабрика в мире, которая по количеству выпус­каемых фильмов заткнула за пояс даже американский Голливуд.) Смотрят бо­евики или мелодрамы; и смотрят буквально с открытыми ртами, с таким вни­манием, самозабвением и сочувствием к происходящему на экране, с каким могут смотреть кино только дети.

Нам-то с вами — взрослым, воспитанным всё-таки на классическом реа­лизме, — смотреть эти фильмы почти невозможно. Это яркая и слащавая смесь танцев, выстрелов, музыки, драк, жеманных объятий и поцелуев, пронзительных взглядов — в общем, то, что мы привыкли считать дурным вку­сом и китчем. А для индусов никакой это не китч — это сказка. И как “Махаб- харата” и “Рамаяна” — книги, составляющие Священное Писание, Библию Ин­дии — представляют собой бесконечную вязь из волшебных историй, так и те фильмы, что в изобилии создаёт Болливуд, есть одна бесконечная сказка, есть то, что так сладко баюкает, тешит и радует душу индуса. Каждая из по­казанных на экране историй имеет хороший конец, добро всегда привлека­тельно, зло безобразно, после каждой из киноисторий просветлённые лица зрителей полны благодарного и счастливого изнеможения — в общем, вли­янье искусства на массы здесь именно то, о каком можно только мечтать.

Но для того, чтобы так внимать киносказкам, чтобы с такой благодар­ностью пить этот сладкий сироп — надо, прежде всего, сохранить в душе из­начально-наивное, детское отношение к миру. Надо быть чистым, доверчи­вым, добрым — как в детстве. Мы-то с вами уже постарели, мы больше не верим ни в добрую фею, ни в Деда Мороза — не верим, сказать откровенно, почти ни во что.

А вот индусы — они ещё верят. Они сохранили ту детскую силу наивности, которая и позволяет выдерживать всю неприглядную грубость реальности, позволяет им жить посреди нищеты, шума, мусора, смерти — жить так, словно этого падшего смертного мира вовсе и не существует...

 

 

Андрей Убогий

 

Из очерка «В стране радости»

 

Впервые опубликовано в журнале «Наш современник»

 

Следующая главка

 

Предыдущая главка

 

← Вернуться к списку