Наследник - Православный молодежный журнал
православный молодежный журнал
Контакты | Карта сайта

Перескочить барьер

№ 26, тема Испытание, рубрика Авторитетно
Мир находится в пространстве кризиса. Естественно задуматься о его природе. Есть разные взгляды на это. Что такое фазовый кризис? Является ли нынешний кризис фазовым? Какие были фазы в истории человечества? И что нас ждет в будущем. Об этом мы говорим с Сергеем Переслегиным*.
 
Беседовал протоиерей Максим Первозванский
 
Сергей Борисович, человек и человечество всегда стараются заглянуть в будущее. Или хотя бы понять, что происходит в настоящем. Особенно остро это желание проявляется в периоды кризисов, личных и общих. Так что такое кризис с общественно-экономической точки зрения?
 
– Любая экономическая модель развивается через ряд последовательных кризисов. Собственно, их преодоление и есть развитие. Такие кризисы естественны и почти для всех полезны, а если кому не повезло, так на то и щука в море, чтоб карась не дремал.
Гораздо более серьезны кризисы самой экономической модели – форматов производства и потребления. Смена модели занимает примерно десятилетие, в течение которого все мировое хозяйство непрерывно лихорадит. Как правило, приходится менять также институциональные и инфраструктурные решения, и хорошо, когда все это удается совершить без «высокотехнологичной деструкции устаревших экономических механизмов». То есть без войны. Во всяком случае, смена модели непременно сопровождается сменой мирового лидерства и изменениями во всех социосистемных процессах. 
 
Кроме того, могут начаться сомнения в правильности тех принципов, на основании которых создаются схемы, формы, форматы и институты – кризис оснований модели. Это уже революционная ситуация по В. Ленину: верхи не могут, низы не хотят, производительные силы в конфликте с производственными отношениями, эпоха на переломе, Сатурн в созвездии Весов… Результатом, как правило, оказывается смена общественно-экономической формации, что подразумевает «петлю гистерезиса» – революция – контрреволюция – реставрация – и растягивается надолго.
Наконец, бывает фазовый кризис, когда теряют смысл самые, казалось бы, незыблемые представления о хозяйстве и хозяйствовании, и оказывается, что экономика – вовсе не то, что мы всегда понимали под этим словом. Например, не охота на мамонтов, а возделывание полей. 
 
– Расскажите, пожалуйста, подробнее, что такое фазовый кризис?
 
– Человечество в процессе своего развития проходит несколько фаз. Причем фазы эти различны буквально во всем. 
Первая фаза, самая древняя, – архаичная. Это охота и собирательство. В чем была катастрофа мезолита? Человек – абсолютный хищник – проел экосистему, его окружающую, насквозь. И вот тут-то он столкнулся с первым фазовым кризисом. Когда выяснилось, что ничего, кроме как охотиться, мы все равно не умеем, а охотиться уже не на кого. Очень трудно себе прикинуть масштаб случившейся катастрофы. Но это была настоящая катастрофа, население мира сократилось на треть. И в этой ситуации какие-то племена – их было не очень много – вдруг находили новый тип технологий. Вместо того чтобы охотиться, они начинали сажать хлеб и пасти скот. И сразу же ситуация оказалась принципиально другой. 
Традиционная фаза – следующая фаза развития – самая длительная в истории Земли, это неолит и далее уже наша формация по старым добрым учебникам – от рабовладения до феодализма. Вся история древних империй – это традиционная фаза. Традиционная фаза дошла до предела своего развития в Римской империи и в империи на Востоке, где была похожая история. 
 
– Что это за предел? Почему стало невозможным дальнейшее развитие?
 
– Если архаичная фаза проедала экосистему, то традиционная проедала ландшафт. В конце концов выяснилось, что зон, откуда можно теоретически доставить хлеб, больше нет. Как в какой-то момент кончились мамонты, так же теперь кончились поля. Не то чтобы их не было в мире. Но их не было там, где Рим мог их обрабатывать. И одновременно кончились люди для обработки этих полей. Рим достиг пределов своего развития по транспортной теореме [1] – в чем убедился Траян. Новые захваты были бессмысленны – они ничего не давали. 
 
И в этой ситуации приходит в движение огромное количество людей. В варварских племенах, непосредственно граничащих с римскими землями, распространяются римские земледельческие технологии, растет количество и качество пищи, появляется вменяемая медицина и акушерство. Смертность падает, рождаемость возрастает. В результате некогда дикая и пустая окраина становится густонаселенной; варварам тесно на своих землях, они стремятся на цивилизованные территории, тем более что те постепенно обезлюдевают. Рождаемость среди римлян и греков падает, распространяется гомосексуализм, возникает терпимость к сексуальным перверсиям. Римляне исчезают, варвары появляются. 
В конечном счете выяснилось, что города не могут справиться с возникшими задачами. И мы проваливаемся в шесть веков тьмы. Лишь к XII веку Западная Европа приходит к чему-то отдаленно напоминающему возможности Рима. 
У Византии не было катастрофы Рима, но она эту катастрофу растянула на девятьсот лет. Пока, наконец, турки ее не завоевали. В конце концов Византия сошла с мировой арены, став совершенно другим городом другой цивилизации. 
 
– Что происходит дальше? Как человечество выбирается из этого кризиса? Что приходит на смену?
 
– Индустриальная фаза развития. XIII – XIX века. Для нее характерен машинный способ производства. В чем принципиальная разница? Вы по-прежнему работаете с производящей экономикой. Но теперь вам вообще все равно, где сеять. И если в Латинской Америке найдется нераспаханное поле, по железной дороге и на пароходе привезут вам зерно. Но и индустриальная фаза имеет свой предел. Если традиционная фаза проедает ландшафты, пока они не кончаются, то индустриальная фаза проедает коммуникации, инфраструктуры – возможность бесперебойного движения смыслов – людей – товаров – услуг. Пока они, наконец, тоже не кончаются. Да, мы можем распахать еще одно поле, освоить еще одно месторождение, построить еще одну кольцевую дорогу. Но это иллюзия: рано или поздно такая возможность будет исчерпана. И она сейчас уже исчерпывается. А потому встает вопрос о следующей стадии развития человечества. О следующем типе экономики и культуры. 
 
– То есть мы сейчас находимся на пороге глобального перехода?
 
– Да, нам предстоит строить, собственно говоря, то, что называется постиндустриальный мир.
 
– Каким Вам представляется постиндустриальное общество? Как оно может решить существующие проблемы?
 
– Постиндустриальное общество – это общество, следующее за индустриальным. Это, собственно, общество кризиса. Мы в нем живем. Со всеми его красивыми и некрасивыми чертами. Красивые – это мир высокой виртуальности, компьютерные сети; а некрасивые – перенаселение, терроризм, нехватка много чего. И между прочим, – что гораздо страшнее и для меня, и для вас, – вы заметили, что постиндустриальный мир отбирает свободы индустриального мира одну за другой? А свобода – слишком важная вещь, чтобы ее можно было отдавать в вассальную зависимость. Вы спрашиваете, какие проблемы нужно решить, – в частности, вот эту. Человечество должно научиться существовать в мире, который одновременно является предельно неустойчивым и предельно насыщенным событиями. При этом легко понять, что никто в этом мире вам безопасности гарантировать не может – это я мягко выражаюсь. А это означает, что в этом мире мы должны найти ответ на вопрос о жизни и смерти.
 
Мы точно понимаем, что это будет мир высоких рисков, а значит, вопрос отношения к жизни и смерти будет стоять очень остро, и ответ на него будет нужен очень доходчивый для каждого: ради чего стоит жить и за что стоит умирать. Не бояться умирать. Это первая особенность. На этот вопрос пока было дано два ответа: Христианская религия во всех ее трех основных версиях и Япония. Но я не уверен, что эти ответы будут восприняты, услышаны людьми того времени. При этом я не говорю, что точно не будут восприняты. Заметьте, в сегодняшней Европе – а если уж честно, то и в сегодняшней России – по большей части этого ответа нет. Иначе не воспринимались бы как кошмар те же теракты. Сегодня этого ответа нет, и это часть кризиса. 
Второй момент следующей фазы – это господство социальных аппаратных систем. Имеется в виду сложная конструкция мыследействия [2]
 
– Это надо обязательно пояснить. 
 
– Я говорю о том, что если изменится религия, то она точно, по крайней мере, будет узнавать себя. А уж что произойдет с наукой и философией… Я особенно сомневаюсь в науке. Потому что ее кризис будет гораздо глубже, и переход к постнаучному познанию гораздо болезненнее. В первую очередь для участников процесса. Мало того что мы переходим к другой логике в науке, мы переходим к принципиально другому типу получения знаний. Когда это уже не картинка под названием «сидит гениальный мыслитель и думает» (или даже руководит коллективом), а это ситуация, когда мысль возникает в тесном и непрерывном коммуникативном взаимодействии очень разных людей. 
 
– Мозговой штурм?
 
– Нет. Мозговой штурм – это примитивнейший вариант. Это как даже не македонская, а дорийская фаланга по сравнению с танковым корпусом. То есть это очень сложно организованная структура. Кроме того, другие понятия будут о том, что правда, а что неправда, что доказано, а что не доказано. Исторически эти понятия сильно менялись. Вот несколько примеров таких концепций: знание истинно, если оно соответствует определенной картине мира. Другая концепция: истинно только то, что можно потрогать. Потом была банда методологов, которые утверждали, что то знание истинно, которое получено в соответствии с определенным методом. Потом пришли всякие ценители прекрасного, которые сказали, что то знание истинно, которое получено в соответствии с определенными ценностными нормами. Из серии «это здорово, но где здесь права человека?» Последние лет сто господствуют прагматики: то знание истинно, которое может быть практически применено. 
Сейчас у нас на глазах происходит развал прагматического знания. И появляется концепция, которую мы за неимением лучшего слова называем людологической. От латинского слова ludus, «игра»: истинно то, что прикольно. Оно может не иметь никакой прагматической ценности. Оно может не опираться ни на какую существующую картину мира или систему ценностей. 
 
Считается, что и в будущем наука останется важнейшим элементом познания. Но наука далеко не всегда им была. И – я считаю – точно им не останется. Хотя свое место у нее, конечно, тоже будет. В свое время философия была важнейшим инструментом познания. А сейчас что? Назвать человека философом – это фактически оскорбление. Или искусство. То же самое – высший мир познания. Вся греческая наука строилась на том, что эстетично и не эстетично, а не на том, что правильно и неправильно. 
 
– Какие еще отличия будут у постиндустриального мира от современного?
 
– Фазы отличаются всем.
Изменится картина с образованием, но мы не знаем, как. А что касается производства... особенностью производства в следующей фазе будет гораздо большая замкнутость. Для этой фазы будет характерна бездорожная экономика. Сейчас вся наша задача – поддерживать коммуникации, чтобы они функционировали. Для современной экономики логистика является ключевым элементом. Об этом все уже догадались. Существует некое количество морских путей, транспортных узлов и так далее, выход которых из строя приведет к падению системы. В следующей фазе предполагается, что для нее логистика, транспортная система является важной, но она будет бонусной. То есть, если она работает, эта логистика, то будут у вас бананы. А если нет, то вы неплохо проживете и так. Причем неплохо – подчеркиваю. И не только вы, но и крупные производства, что более важно. Ровно то же самое произошло в предыдущих фазах с сельским хозяйством, когда оно сначала было ключевым элементом экономики и жизни (если неурожай – то все, кранты). А сейчас – нет.
 
– А за счет чего это может произойти? 
 
– Как и любая другая фаза – за счет человека и его интеллекта. И, если хотите, за счет того, что человек начинает лучше пользоваться информацией, которая в его распоряжении. Потому что мы не забудем наши старые методы, и у нас появится ряд новых. Кроме индивидуального, будет мышление коллективное. Кроме мышления через логику, – мышление через озарение. Кроме мышления в понятиях правильно – неправильно, верно – неверно, – мышление в русле красиво – некрасиво.
 Высшим интеллектуальным достижением древнегреческой мысли была система категорий и классификаций. Взрослые мужи, философы, всерьез собирались и занимались развлечением типа: «А давайте найдем десять различий или десять сходств между вот этими двумя предметами». Этим у нас сейчас дети в каком возрасте занимаются? В школе уже не занимаются. А тогда это была интеллектуальная вершина. 
 
В архаичной фазе каждый, потому что он человек, был защищен от зверей, от внешнего биологического врага. В традиционной фазе – от голода, в индустриальной фазе появилось еще одно – тепло и свет. В конечном счете, каждый получил на это право. Следующая фаза в качестве права для всех, не исключая бангладешцев, угандийцев, дает три глобальности: глобальная связь, глобальная навигация и глобальная информация. Мы получаем колоссальный доступ, магический доступ к знаниям мира. Это уже то, что делается непосредственно сейчас. Сейчас еще не все, еще не бесплатно, еще не ко всей информации, но эта задача решится. И частью вашей компетенции является определение момента, когда вам именно эта информация позарез нужна. Мы сейчас это пока не очень умеем, мы пока получаем новое владение, но еще не научились им пользоваться. Но точно научимся. 
В течение многих столетий говорили: «Образованные, знающие люди – это основа государства, мы должны сделать их как можно больше». Мы следующую фазу строим так, что у нас не только все люди развитые и знающие, но еще имеют доступ к любому уже достигнутому человеком знанию или умению. Да, конечно, пока они не могут с этим работать. Но представьте, насколько изменится мир, когда научатся.
 
– Какие трудности нас ожидают на переходе в очередную фазу?
 
– Мы интуитивно понимаем глубину проблемы и считаем, что можно попытаться перескочить барьер, не проварившись триста – пятьсот лет в кризисе, сокращающем население земли на два – три миллиарда. Надеемся, что, может быть, это удастся с помощью проектирования и управления ситуацией. За индустриальную фазу мы научились решать ряд проектных задач.
 
К постин¬дустриальному барьеру равномерно ползут четыре чере¬пахи: США, Япония, ЕС и Россия. Последняя медленно так ползет, и в глазах других участников похожа на полярного крокодила. Американский проект гегемонии демократии конкурирует с европейским проектом правового общества, особняком стоит японский проект технологической эстетизации мирового пространства, и совсем уж удивительным является русский проект с условным названием «Пойду ль я, выйду ль я! или поиск новой трансценденции» [3] .
 
Шутки шутками, но Россия в XXI столетии устойчиво не присоединя-ется к чужой проектности, и «эра Путина» ознаменована хотя бы тем, что страна отстояла в этот период свою гео¬культурную самостоятельность. Китай проектирует и строит индустриальное будущее и не участвует в постиндустриальном проектировании. Каждая сторона имеет свой проект развития мира, и будет воевать за него, потому что он – самый лучший, самый справедливый и самый оптимальный для всех.
Все бы хорошо, но проектов у нас четыре – американский, европейский, русский и японский. И каждый их них по-своему ценится. В каждом много чего не хватает. И поэтому уверенности в том, что кому-то удастся разыграть свою карту, почти нет, потому что мало разыграть, надо и остальные три при этом взять себе. А это очень сложно. Война проектов – это война за право определения лица будущего мира. На каком языке в этом мире будут разговаривать, по крайней мере, первоначально? Какую культуру будут исповедовать, по крайней мере, первоначально? Понятно, что вышедшие в финал страны не собираются уступить и передать свое решение всем остальным. Поэтому мы говорим о возможности столкновения проектов и возможности фазовых войн. 
 
– Мы примерно понимаем американский проект, европейский, японский. А что такое наш, русский, проект? В чем его преимущества? 
 
– Давайте так: каждый проект – это все равно реализация того, что мы умеем и не очень умеют другие. Чем характерна русская культура? Ответ: своей глубокой универсальностью. И это, естественно, связано с ее пребыванием между Китаем, Европой и странами ислама на юге. А через океан – и США тоже. В принципе, из всех проектных культур мы находимся в самом сложном окружении и имеем очень много возможностей. Поэтому, грубо говоря, логика русского проекта заключается в следующем. 
Первое: наш язык пригоден для собирания мира. Мир не только объясняем, но и собираем в русском языке. И когда мы говорим «мир», мы имеем в виду и «мир» с буквой «и», и мир с буквой «i». Мы готовы рассмотреть все человечество как мiр и собрать его через механизм языка. Здесь можно вспомнить и религиозную сторону. Важная особенность русского христианства заключается в том, что оно укоренено в русском языке. Смотрите, вроде бы не очень много, но это сильное утверждение. Потому что, например, англичане говорят, что мир объясняем в нашем языке, и на нашем языке можно коммуницировать со всем миром. Чего мы не говорим. Зато вспомним хоть Россию дореволюционную, хоть советскую. Язык всегда был пропуском в российское общество. Ты мог быть негром, кем угодно, но если ты говорил по-русски – ты был русским. Это другой подход к идентичности. 
 
Когда мы говорим о русском языке, нужно помнить еще одну вещь. Русский язык имеет чрезвычайно сложный семантический спектр [4] . Это доказано и проверено. У него самый широкий спектр. То есть, между словами языка самое большое количество связей. В этом плане наш язык, безусловно, проигрывает в точности. На русском языке вообще очень трудно говорить точно. Зато он выигрывает в образности и в эвристичности, на нем легко и удобно мыслить. Скажем так, заметьте, даже Запад, который русский язык не очень ценит, признает русскую поэзию. Попробуйте заставить Запад признать какую-нибудь поэзию, кроме своего собственного языка. Но тут уж никуда не денешься, уж больно подходит язык в поэтическом значении. Он очень хаотичен, а мы видим грядущий мир как мир хаоса. Очень быстро меняется все. И, опять же, русский язык крайне переменчив. Это первая часть проекта. Есть и вторая, и третья.
 
Наша вторая часть – опыт имперского существования. Причем в двух империях – Российской и советской. И то, и другое по типу – чисто христианские империи. Советская империя отличалась только тем, что она идею Царства Божия обратила на землю. В некоем плане – я позволю себе сказать такую вещь – русские коммунисты в значительней мере, конечно, выхолостили и упростили идеи Православия, но они, безусловно, их применяли. В этом плане Россия – великая православная империя. Также как Америка – великая протестантская империя, а Европа – великая католическая империя, что бы они сами о себе в этом смысле ни думали. Они никуда не денутся, потому что никуда не убегут от своих корней. И это, опять же, основание. Японцы не могут называть себя великой буддистской или синтоистской империей – потому что это не они. Но у японцев есть своя картина. Они решают проблемы жизни и смерти не в религиозном, а в философском языке. Я позволю себе такое упрощение – это великая империя аниме. И то, что аниме оказалось достойным противником мировых религий, это удивительно и восхитительно. И достойно внимательного изучения. 
 
Из всех проблем только одна имеет принципиальное значение – это проблема смерти. Эта проблема может быть снята двумя способами: или через христианство: «Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет; и всякий живущий и верующий в Меня не умрет вовек», – это ответ; либо другим способом: «Да, ты умрешь, и…» – ответ, который Япония пропагандирует через аниме. Это второй принципиальный ответ. Вот почему они тоже в зоне проектности. 
Теперь заметьте: все указанные мною страны создали великие философии. Некоторые успели создать даже несколько великих философий. Кстати, к России это особенно относится. В советское время в чем мы только не преуспели в этой области. Советская, антисоветская, постсоветская – но это действительно философия. 
Ну и, наконец, все указанные страны, кроме Европы, создали великую фантастику. А если страна создает и читает фантастику, это означает, что ее люди в принципе готовы думать об ином. Можно сказать: о будущем, но это не всегда обязательно так. А европейцы создали великую сказку ХХ века. У них немножко другой ход, но это тоже думанье об ином. Когда Роберт Шекли приезжал к нам в Петербург, гостем конгресса «Странник» (2002 год, в Афганистане уже воевали, в Ираке вот-вот собирались), его спросили: «А что Вы думаете об угрозе ислама в отношении мира?» Он сказал: «Ислам не создал своей фантастики, и у него нет будущего, нет картины будущего». 
 
– Это действительно так?
 
– Это не совсем правильно – у ислама действительно нет картины будущего, зато у него есть прошлое. И он является сейчас великолепным резервным проектом. В случае если все наши великие проекты столкнутся друг с другом и после долгих боев кончатся ничем, ислам скажет: «Уважаемые господа, мы вам, по крайней мере, предлагаем вменяемый халифат, где хотя бы резать никого не будут, и где можно будет удержать от культуры и цивилизации хоть что-то, потому что вы ж, идиоты, просто все потеряете». И это большой шаг. В те же темные века Рима именно ислам сохранил знания, которые потом были востребованы и использованы. Они всегда были в позиции резервного проекта. Но при всем моем колоссальном уважении к исламу, это все-таки тоже часть истории христианства, и ничего с этим не поделаешь.
 

Читайте на эту тему:

http://pereslegin.net/ http://su.okis.ru/teor.html

http://www.archipelag.ru/authors/pereslegin/

http://www.zavtra.ru/cgi/veil/data/zavtra/08/785/42.html

  

*Справка:

Переслегин Сергей Борисович («Кашалот»). Основатель клуба стратегических ролевых игр «Имперский Генеральный штаб». Образование высшее, окончил ЛГУ (ядерная физика). Характер мягкий, решительный. Женат, имеет двоих детей. Отличный семьянин, в связях, порочащих его, замечен не был. Автор книг: «Война на пороге. Гильбертова пустыня», «Тихоокеанская премьера», «Вторая Мировая: война между Реальностями», «Мифы Чернобыля».

 

 
 Сноски:
 
 
 
[2] Мыследействие – вид духовной активности, основанной на построении целевого замысла, организации способов продвижения в ситуации в соответствии с поставленными целями, последующий анализ эффективности способов работы. Может иметь коллективную и индивидуальную форму осуществления.
 
  
[3]Трансценденция (от лат. transcendo – переступать) – философский термин, характеризующий недоступное опытному (не только индивидуально и в настоящее время, а вообще) познанию, не основанное на опыте. Наряду с термином трансцендентальный употреблялся в философии Канта, в частности, для обозначения таких понятий, как Бог, душа и другие. 
 
 
[4] Семантика, в широком смысле слова, – анализ отношения между языковыми выражениями и миром, реальным или воображаемым, а также само это отношение (ср. выражение типа семантика слова) и совокупность таких отношений (так, можно говорить о семантике некоторого языка). Данное отношение состоит в том, что языковые выражения (слова, словосочетания, предложения, тексты) обозначают то, что есть в мире, – предметы, качества (или свойства), действия, способы совершения действий, отношения, ситуации и их последовательности.

 

Рейтинг статьи: 0


вернуться Версия для печати

115172, Москва, Крестьянская площадь, 10.
Новоспасский монастырь, редакция журнала «Наследник».

«Наследник» в ЖЖ
Яндекс.Метрика

Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru

Телефон редакции: (495) 676-69-21
Эл. почта редакции: naslednick@naslednick.ru